ломаются при любом напряжении. Мы внесли в это общество совершенно недопустимый элемент распада. И во всем виноват только я.
Шан огорченно вздохнул.
– Это не ваш мир, сэр, – сказал он командиру. – Это мир гаман. И они сами несут за него ответственность.
Он смущенно покашлял.
– Лично мне они не кажутся примитивными. Эти люди пользуются письменностью и стальными предметами. Им знакомы принципы электричества, а их социальная система выглядит настолько гибкой и стабильной, что Форист…
– Я по-прежнему называю ее принцессой, хотя недавно понял, что этот термин неточен, – сказал Далзул, опуская пустую чашу. – Мне следовало бы назвать ее королевой. Кет – королева Ганама. Или королева гаман. Она говорит, что «Ганам» переводится как «соль самой планеты».
– Да, Риель сказала…
– Так что в этом смысле она является Землей, а я – Космосом, то есть Небом. Мой прилет в этот мир создал божественную связь, мистический союз огня и воздуха с солью и водой. Мифология древних воплотилась в живой плоти. Она не может отвернуться от меня. Ее отказ нарушит весь порядок мироздания. Ибо если отец и мать находятся в единении, их дети послушны, счастливы и здоровы. Ответственность родителей абсолютна и безоговорочна. Не мы их выбираем, а они выбирают нас. И поэтому ей придется выполнить свой долг перед людьми.
– Риель и Форист выяснили, что она уже несколько лет состоит в браке с Акетой. А от второго мужа у нее родилась дочь.
Шан удивился своему охрипшему голосу. Его рот был сухим, а сердце стучало, словно после сильного испуга. Но чего он боялся? Стать непокорным?
– Виака сказал, что может вернуть ее во дворец, – сказал Далзул. – Однако это чревато бунтом во фракции претендента.
– Командир! – закричал Шан. – Кет – замужняя женщина! Как жрица Земли она выполнила свой долг перед вами и вернулась в семью! Все кончено! Неужели не ясно? Акета – ее муж, а не ваш соперник. Ему не нужны ни скипетр, ни корона, ни другие символы власти!
Далзул молчал, и сгущавшиеся сумерки скрывали выражение его лица.
Шан был в отчаянии.
– Пока мы не узнали обычаи этого общество, вам лучше отступить. Не позволяйте Виаке похищать Кет из дома.
– Я рад, что вы поняли это, – сказал Далзул. – И хотя мне уже не избавиться от своей вовлеченности в текущие события, мы не должны вмешиваться в религию этих людей. Увы, власть налагает ответственность! Мне пора уходить. Спасибо за приятный вечер, Шан. Мы по-прежнему можем петь в унисон, как члены экипажа, верно?
Он встал и помахал рукой.
– Спокойной ночи, Форист. До скорой встречи, Риель.
Похлопав Шана по спине, Далзул прошептал:
– Спасибо вам, Шан. Спокойной ночи!
Он зашагал через двор – легкая прямая фигура, белый отблеск в темноте под яркими звездами.
– Я думаю, мы должны забрать его на корабль. Понимаешь, Форист, его иллюзии усиливаются с каждым днем.
Шан сжал кулаки до хруста в костяшках пальцев:
– Он будто грезит. Как, возможно, и я. Но ведь мы втроем находимся в одинаковой реальности… Или это тоже вымысел?
Форист мрачно кивнула.
– Чартен-проблема становится все запутаннее и сложнее, – сказала она. – Похоже, ты прав, и «кесеммас» действительно означает смерть или убийство. Риель считает, что это жестокая казнь. Недавно, у меня было ужасное видение, в котором бедняга Далзул совершал ужасное жертвоприношение. Перерезая горло невинному ребенку, он верил, что изливает на алтарь благовонное масло и разрезает ритуальную ленту. Мне бы очень хотелось вырвать его из этого мира. И вырваться самой. Но как?
– А если мы трое пойдем к нему.
– И поговорим об этом? – с сарказмом спросила Форист.
Чтобы увидеться с Далзулом, им пришлось простоять полдня перед домом, который их командир называл дворцом. Старик Виака, встревоженный и нервный, пытался отослать незваных гостей, но они продолжали настаивать на встрече. В конце концов Далзул вышел во двор и поприветствовал Шана. Он не воспринимал присутствия Риель и Форист, и если поступал так притворно, то это могло считаться великолепным исполнением роли. Он совершенно не обращал внимания на слова двух женщин и не осознавал их прикосновений.
Шан начал сердиться:
– Командир! Форист и Риель тоже здесь. Взгляните! Вот они!
Далзул посмотрел в том направлении, куда указывал Шан, и снова повернулся к нему. На его лице было такое ошеломляющее сострадание, что Шан на всякий случай сам взглянул на женщин. На миг ему показалось, что это он находился в плену галлюцинаций.
– Настало время возвращаться, – мягко и ласково сказал Далзул. – Вы согласны?
