чувствует себя, скажем так, нормально, то эти русские — совсем другое дело.
— И в чем же здесь такое отличие? — с интересом взглянул на него собеседник. — Что же в них в этом смысле особенного? Неужели они чувствуют себя по-другому?
— Вот именно! — подтвердил офицер. — Вот именно — по-другому. В природе русского заложено — действовать. Его угнетает долгое бездействие и сидение на одном месте. За долгое время ничегонеделания они становятся просто одержимыми. Когда эта масса солдатни ринется в штыковую атаку, то, скажу я вам, становится страшно. И выдержать штыковую атаку русских не способен в открытом бою почти никто.
— Так уж и никто?
— Да-да! Конечно, если их встретит на пути массированный пулеметный или орудийный огонь, тогда другое дело. Но в открытом бою равных им нет. И я в этом убедился.
Тем временем Диркер долго, не отрываясь, рассматривал такие близкие позиции русских. Ему нужно было изучить их не из праздного любопытства — на это у него были свои причины. Командный пункт стоял на скате лесистого холма. У его подножия пологой дугой изгибалась река, справа находился старый деревянный мост. За ним на другой стороне реки виднелась изломанная линия германских окопов. Левее вился быстрый ручей, впадающий в речку, еще левее за ручьем чернели сгоревшие здания фольварка. Когда-то это были красивые строения под высокой черепичной крышей, теперь от них остались лишь закопченные стены. Шагах в четырехстах от руин начинались позиции русских войск.
В любой войне хуже всего — оказаться хутору, деревне или городу прямо на линии фронта. Это всегда было бедствием для каждого жителя, проживавшего в таком населенном пункте. Разорение, пожары и разрушение — непременный итог в подобной ситуации. Но войны начала двадцатого века побили все рекорды. Артиллерия превращала целые города в страшные руины, где подчас из живых и уцелевших оставались только собаки.
— Они подготовились неплохо, — сквозь зубы проговорил полковник, наконец оторвавшись от бинокля. — На этом участке у них три ряда траншей, пулеметы… По нашим сведениям, русские уверены, что прорвать фронт пехотными цепями, даже после артподготовки, не получится — любая атака захлебнется.
— Я сказал бы, что они недалеки от истины, — усмехнулся чуть заметно уголком рта один из офицеров. Плотный, коренастый, он смотрел с ироническим прищуром. — Ничего принципиально нового здесь нет. Это и так понятно любому мало-мальски знакомому с военным делом человеку.
— Естественно, прорыв представляет собой непростую задачу. С этим никто пока не спорит, — продолжил Диркер. — Но наша задача — изыскать эту возможность. И она есть — будь у нас танк, все могло бы пойти иначе. С этим универсальным оружием ситуация резко бы изменилась. Полевой артиллерией, господа, эту махину не остановишь, а крепостной, способной пробить броню у русских на этом участке фронта, не имеется.
Об этом полковнику Диркеру было прекрасно известно по сообщению одного скромного прусского пастора.
— К сожалению, пока разработка и производство танков находятся в начальной стадии, — подал реплику офицер. — Я ознакомился с тем, что обещает эта техника. Да, стоит признать, что в перспективе танки дадут очень многое тем, кто их использует на полях сражений. Но пока… — он развел руками. — В этой войне они, видимо, еще не сыграют роли, уготованной им в будущем.
— Ничего, — усмехнулся Диркер. — Не стоит делать столь поспешных выводов. Можете быть уверены, эта война станет неплохим полем для наших танков. Время работает на нас.
Пройдясь по помещению, он присел на стул.
— А у меня, господа, в такую погоду всегда начинает ломить простреленную ногу, — сказал Диркер, массируя голень. — Сырая погода здоровья не приносит. А стояние на месте только усиливает тоску у нашего солдата. Я вообще считаю бесполезным и даже вредным это бессмысленное сидение в окопах. Как оно может подействовать на солдатский дух? Я вам скажу: уничтожающе. Воину нужно двигаться, причем двигаться вперед. Если этого нет, то он превращается в тряпку.
— Безусловно, — поддержал его рыжий майор. — В каждой войне стояние на месте к добру не приводит.
— Вот мы с вами и должны искать и находить все возможные варианты для того, чтобы застоя не происходило, — авторитетно заявил полковник.
В дверь постучали.
— Разрешите войти, господин полковник? — на пороге появился посыльный. — От командующего, с пакетом, — протянул он донесение.
— Давайте сюда, — нетерпеливо взял пакет Диркер. — Вы свободны.
Вскрыв пакет, полковник углубился в текст.
— Ну, вот и отлично. Все готово, господа офицеры, — радостно сообщил он стоявшим рядом.
Причин для радости у полковника было достаточно — его предложение было принято. В полученном пакете от фон Гинденбурга подтверждалось: чтобы дезинформировать русских, в нужном месте решено поставить муляж. В штабе согласились с тем, что противник непременно будет заниматься поисками технической новинки — как же без этого? Вот для этой цели и должен служить «учебный макет». Его русские и должны будут «отыскать», и в этом им ни в коем случае не надо препятствовать. А русский отряд, высланный на поиски танка, должен еще раз дезинформировать свое командование о месте прорыва — в общем, все, как и предлагал командованию Диркер.
Кроме того, практическая реализация проекта, как с радостью убедился полковник, тоже двигалась быстро. Как сообщил фон Гинденбург, муляж уже готов. И в самом скором времени должен быть доставлен по железной дороге. Умельцы-профессионалы, которым была поручена сия работа, выполнили ее на совесть.
Впрочем, в Германии по-другому обычно и не бывает. Дотошные немцы к своей работе испокон веку относились в высшей степени ответственно. Они на совесть строили дома, делали колбасу и на совесть убивали на войне. Все было сделано отлично. Так что танк получился искусной копией из фанеры, в натуральную величину. Естественно, копия была несамоходной и своими силами передвигаться не могла. Но этого от нее никто и не требовал.
Кроме того, командующий сообщил, что ловушка с танком на контроле у самого Мольтке-младшего — начальника германского Генштаба, одной из самых влиятельных фигур в германском рейхсвере.
«Уж если дело контролирует Мольтке, оно не может не удаться! — удовлетворенно усмехнулся полковник. — После того как он с присущей ему энергией и решительностью взялся за исправление дел здесь, в Восточной Пруссии, мы вправе ожидать подвижек. Это дело мне очень по душе, черт возьми!»
— Кстати, достаточно ли у нас керосина? — поинтересовался Диркер у одного из офицеров.
Тот являл собой типичный пример интенданта: толстый, спокойный, с маленькими глазками. Таким от рождения милей склады и учетные книги, нежели звон оружия и взрывы снарядов. Пускай он и военный, пускай он и в действующей армии, но его стихия — не сражения.
— Заказано десять бочек, — ответил тот. — Этого количества вполне хватит, — он достал из нагрудного кармана небольшую пухлую книжечку и, заглянув в нее, сообщил: — Да, все правильно. Девять из них уже прибыли. В самом скором времени ожидается последняя. Наша служба, как видите, работает точно.
— Хорошо. Этими качествами вы всегда отличались, и это не может не радовать, — кивнул полковник. — Необычайно приятно наблюдать, когда человек находится на своем месте и оправдывает его в полной мере. Ну что же, таким образом, можно начинать. Через два-три дня русские наверняка убедятся, что мы планируем наступление именно здесь.
Глава 16
Отряд прапорщика ждал пропавшего Шестакова почти сутки. Нельзя сказать, что ожидание было приятным времяпрепровождением. Лагерь отряда расположился на местности, малопригодной для бивуака. Впрочем, выбирать особенно не приходилось, так что они довольствовались тем, что было.
