больницы. Как я от них устал.
«Пациент пришел в себя».
Я поворачиваю голову и вижу монитор, повторяющий эту фразу. Секунду спустя слышу из громкоговорителя человеческий голос:
– Мистер Уинг?
– Да, – отвечаю я.
– Отлично. Сейчас к вам придет ваш брат.
Тут же дверь распахивается, и вбегает Иден в сопровождении двух рассерженных медсестер.
– Дэниел! Наконец-то ты пришел в себя! Долго же длился приступ.
Слепота подводит его – он ударяется об угол шкафчика, а я не успеваю предупредить его. Медсестра подхватывает его на руки, спасая от падения.
– Осторожнее, малыш, – громко говорю я.
Мой голос звучит устало, хотя я в ясном сознании и не чувствую боли.
– Давно я тут валяюсь? Где…
Я замолкаю, смешавшись на секунду. Странно. Как зовут нашу экономку? Напрягаю память. Люси.
– …где Люси?
Отвечает он не сразу. Когда медсестры наконец сажают Идена на кровать, он подползает поближе ко мне, обнимает за шею. Потрясенный, я понимаю, что он плачет.
– Эй! – Я глажу его по голове. – Успокойся, все в порядке. Я очнулся.
– Я думал, ты не выживешь, – всхлипывает он; его бледные глаза находят мои. – Я думал, ты умер.
– Ну видишь, не умер же. Вот он я.
Я даю ему выплакаться. Иден лежит, уткнувшись мне в грудь, его слезы заливают очки, остаются мокрыми пятнами на моей больничной одежде. Недавно я стал пользоваться таким приемом: я будто бы прячусь в раковину своего сердца, затем вылезаю из тела, словно меня и нет там, и смотрю на мир глазами другого человека. Иден – не мой брат. Его в реальности даже не существует. В реальности ничего не существует. Все – сплошная иллюзия. Это помогает. Я бесстрастно жду, когда Иден перестанет плакать, а потом возвращаюсь в собственное тело.
Наконец он отирает слезы, садится и устраивается рядом со мной.
– Люси готовит документы. – Голос его все еще подрагивает. – Ты был без сознания десять часов. Пришлось тебя выносить из здания через центральный вход – не было времени сделать это незаметно.
– Кто-нибудь видел?
Иден трет виски, пытаясь вспомнить.
– Может быть. Не знаю. Не помню – у меня было другое на уме. Я все утро ждал, внутрь меня не впускали.
– Ты знаешь… – Я глотаю слюну. – Доктора что-нибудь говорили?
Иден облегченно вздыхает.
– Да нет. По крайней мере, ты теперь пришел в себя. Врачи сказали, у тебя плохая реакция на то лекарство, что тебе прописали. Они дают тебе другое.
От слов Идена мое сердце бьется чаще. Он не знает толком ситуации, думает, будто я потерял сознание не из-за прогрессирующего недуга, а от таблеток. Болезненное, тянущее чувство завязывается в животе. Конечно, Иден смотрит на все оптимистически, конечно, он считает, что ухудшение временное. Я принимал это чертово лекарство два месяца после того, как предыдущие два курса тоже перестали действовать, боли стали чаще, по ночам мучили кошмары, преследовала тошнота. Я уже решил, новые таблетки по меньшей мере приносят какую-то пользу, успешно сужают проблемную зону в моем гиппокампе – заковыристое словечко, которым они называют нижнюю часть мозга. Таблетки явно не дали желаемого эффекта. Что, если все бесполезно?
Я набираю в грудь побольше воздуха и улыбаюсь брату:
– Ну, по крайней мере, теперь ясно, в чем дело. Может быть, на сей раз врачи предложат что-то получше.
– Да.
Иден улыбается – у него добрая, наивная улыбка.
Несколько минут спустя приходит доктор, а Иден возвращается в коридор. Доктор вполголоса говорит мне о «новом варианте», рассказывает, с какими средствами они могут поэкспериментировать на следующем этапе, а еще тихо сообщает, насколько невелики шансы. Как я и опасался, последний приступ – не временная реакция на конкретное лекарство.
– Медикаментозные средства медленно сужают пораженную зону, – заверяет врач, но выражение его лица остается мрачным. – Однако процессы в ней продолжают развиваться, теперь ваш организм отвергает прежние медикаменты, что вынуждает нас искать новые. Проще говоря, мы пытаемся опередить время, Дэй, стремимся уменьшить новообразование, прежде чем процесс станет необратимым.
