– Они делают все, что в их силах. – Я морщусь от болезненного укола в затылок – словно по заказу. – Я уже прошел три курса экспериментального лечения. Процесс медленный и мучительный.
Пересказываю Джун слова доктора о необычной инфекции моего гиппокампа; упоминаю лекарства, которые ослабляли меня, выкачивали силы из моего тела.
– Можешь мне поверить: они опробуют все методы.
– Сколько времени у тебя осталось? – шепотом спрашивает она.
Я молчу, делаю вид, что залюбовался светильником. Не знаю, следует ли говорить ей.
Джун подается все ближе и ближе, пока ее плечо не упирается мягко в мое.
– Сколько времени у тебя осталось? – повторяет она. – Пожалуйста, Дэй. Надеюсь, я все еще небезразлична тебе и ты не станешь меня обманывать.
Я смотрю на нее, медленно поддаваясь – как и всегда прежде – ее притяжению. Не вынуждай меня, пожалуйста. Я не хочу говорить об этом: произнесенное вслух – уже правда. Но у Джун такой печальный и испуганный вид, что я решаюсь. Делаю глубокий вдох, провожу рукой по волосам и опускаю голову.
– Сказали, месяц, – шепчу я. – Может, два. Посоветовали привести в порядок дела.
Джун закрывает глаза, – кажется, она чуть пошатывается.
– Два месяца, – рассеянно произносит она.
По мучительному выражению ее лица я понимаю, что был абсолютно прав, когда не хотел ей говорить.
Повисает новая душераздирающая пауза, но наконец Джун выходит из оцепенения и вытаскивает из кармана какую-то вещицу – маленькую, металлическую.
– Хотела подарить его тебе, – говорит она.
Недоуменно смотрю на колечко из скрепок: тоненькие проволочки изящно сплетены в окружность – похожее колечко я смастерил для нее когда-то. Широко раскрыв глаза, я перевожу взгляд на ее лицо. Джун ничего не говорит, опустив взгляд, она помогает мне надеть колечко на безымянный палец правой руки.
– У меня было мало времени, – бормочет она.
Удивленно трогаю колечко. Нервы натянуты, эмоции захлестывают меня.
– Извини…
И это все, что я могу сказать в ответ на ее подарок? На некоторое время я замолкаю, пытаясь придать делу не такой безнадежный оборот.
– Говорят, шанс пока есть. Вскоре они испробуют еще один метод.
– Когда-то ты рассказывал мне, почему выбрал для улицы прозвище Дэй, – уверенно произносит Джун.
Она кладет свою руку на мою, отчего колечко из скрепок пропадает из виду. От тепла ее кожи перехватывает дыхание.
– Каждое утро жизнь начинается с чистого листа, все снова становится возможным, – напоминает она.
По спине нескончаемым потоком бегут мурашки, я снова хочу обхватить ее лицо, поцеловать щеки, заглянуть в темные печальные глаза, сказать, что все со мной будет хорошо. Но это ложь. Половина моего сердца истекает кровью, когда я вижу страдания на ее лице, но, как ни стыдно признать, другую половину распирает от счастья при мысли, что я ей небезразличен. В ее трагических словах, в витках тонкого металлического колечка – любовь.
Наконец я набираю в грудь побольше воздуха:
– Иногда солнце заходит раньше. Дни[2] не вечны. Но я буду сражаться до конца. Я тебе обещаю.
Взгляд Джун смягчается.
– Тебе не обязательно проходить через все это одному.
– А тебе зачем брать на себя такой груз? – отвечаю я. – Я просто… решил, так будет легче.
– Легче кому? – возражает Джун. – Тебе, мне, обществу? Ты предпочел уйти однажды молча, ничего не объяснив?
– Да, предпочел. Скажи я тебе все тем вечером, разве стала бы ты принцепс-электом?
Не знаю, какие слова были на уме у Джун, но она их так и не произнесла. Она молчит несколько секунд, потом отвечает:
– Нет. Мне бы не хватило духа. Я бы отложила принятие решения.
– Вот именно. – Я делаю глубокий вдох. – Думаешь, я бы стал жаловаться на здоровье в такую минуту? Встал бы на твоем пути к блестящей карьере?
– Я сама должна была сделать выбор, – цедит Джун сквозь зубы.
– А я не хотел тебе в этом мешать.
Джун качает головой, ее плечи слегка сутулятся.
– Ты и в самом деле думаешь, что настолько мне безразличен?
