9.8. Взгляд из тупика
Появление автономной личности проблематизировало судьбу целого. Ведь если не существует запретов на самоопределение, то целое погибло. Оно распадается на пучок самоопределяющихся атомов. Для того чтобы оно не погибло, нужно сохранить за целым право быть целым.
Среди евразийцев это право философски обосновывал Л. Карсавин. Скрепы, скрепляющее целое, можно найти в его теории индивидуации и субстанциональности единого. Для Карсавина отказ от индивида перед лицом целого – «безобидная вещь», по сравнению с отказом от целого (1, с. 109).
Философия всеединства Карсавина – это взгляд из трансцендентной перспективы мира.
Евразийская же идеология – это, по сути своей, взгляд из тупика. Пат истории объявил уже П. Савицкий в рецензии на книгу Трубецкого «Европа и чеЛовечество». 5атем П. Сувчинский провозгласил, Что ха гениев закончилась и началось время коллективной личности. Быт порвал всякие связи с бытием.
Православию рекомендовалось держаться стороны быта и забыть то, что не сторона абсолютного бытия. Почему? Ответ на этот воп-х рос угадан Н. С. Трубецким.
Бытие измеряется идеями, которые могут быть как слева, так и справа. В бытии можно ходить как слева направо, так и справа налево. s Европа пошла справа налево, за ней потянулась и Азия. Но Евразия – это особый мир. Куда бы ты в нем ни пошел, ты никуда не придешь, ни к левому, ни к правому, ни к чему-либо определенному вообще. Вернее, придешь к одному и тому же: к растворению бытия в быте. В Евразии обыватель тот, кто не укоренен в быту.
Например, левые.
Ведь кто такие левые? Те, кто идет налево в поисках новизны. Погоня за новым гонит левых. Все левое держится ощущением новизны. Как у собаки пропадает нюх, так у левых пропадает ощущение новизны. И тогда рождаются правые. Новое – не объект. Оно не существует само по себе, т. е. с пропажей ощущения пропадает и ощущаемое.
Правые – это левые, у которых пропал «нюх» к новому. «В современной левизне есть какая-то косность, какая-то боязнь новизны» (6, с. 20). Что же там, левее левого, новее нового? Об этом может узнать тот, кто прошел справа налево до конца, до предела. То есть предел левого не правое, а пат. Россия – это ноль Европы, предел ее левизны, «дальше которого в том же направлении идти некуда… чувствуется какое-то доведение до абсурда, приближение к той точке, где плюс-бесконечность переходит в минус- бесконечность…» (6, с. 20). Если идти некуда, то естественно желание вернуться назад, т. е. пойти слева направо к тому, что правее правого.
Но нельзя из тупика пата вернуться назад и пройти путь правых во второй первый раз. Новое мешает. Левое побеждается не правым, а тем, что левее левого. Правое не интересно, если на него смотрят из тупика победы левого. Оно на одной прямой с левым.
Пат изживает и левое, и правое. Он принципиально беспринципен в разрушении прямой линии истории. В нем нет ни прогресса, ни регресса. Пат описывается в терминах трансцендентального апостериори или, что то же самое, он пасует перед мистикой жеста. Ведь жест – это трансцендентальный поворот в опыте прыжка, т. е, прыжок в никуда, в то, что не имеет ни смысла, ни закона. Смыслы и законы появятся потом, йосле поворота. Понимание того, что из состояния йата не выходят логическими орнородными шагами, а выпрыгивают и что этим прыжком создается реальность, показывает глубину евразийства.
9.9. Наложение руки
Народ есть множественное единство. Эта формула встречается у Карсавина. То есть что сказано Карсавиным? Что множественное единство не ходит по тротуарам. Но мы-то ходим. Значит мы не народ? Мы не безусловно народ, а со-слов-но. Наше у-словие – это те, которые уже были до нас, которые еще будут после нас.
Вот это прорастание вбок, в «до» и «после» и фиксировано в множественном единстве. И это народ в органическом понимании смысла этого слова. Ведь есть еще и механическое его понимание, масштабом которого является актуализированная единица, т. е. человек без органов прорастания в бок прошлого и будущего. Когда есть органы прорастания, есть и то, что называют отечеством, родиной или нацией.
Актуализированный человек – без родины и вне нации. Он ходит по тротуарам и к избирательным урнам.
Органическое понимание народа создает смысловое поле, на котором не растет, например: демократия. Эта «ягода» с другого поля. Для нее нужны автономные личности. Откуда взять личность, если ей мешают быть органы прорастания в множественном единстве. Автономная личность – это подозрительный субъект, тело без органов, человек с завядшими отростками раз-множения. Этот-то человек и дает сам себе законы в своей автономии, т. е. обессиливает целое как целое.
Состояние автономии создается тем, что берется рукой. В мистическом жесте на-ложения руки на вещь рождается единственный и его собственность. На-ложить руки на себя – значит убить себя. Собственность граничит с самоубийством.
Умножение единственных в круге подручного разрешается в сообщество договорившихся. Круг отделяет со-общников договора от того, что вне круга. Вне – целое государства. Внутри – гражданское общество. И то, и другое определено сговором и в этом смысле производно. Оттенок производности целого улавливается евразийцами в качестве того, что отделяет Европу от Евразии и губит в ней цветы демократии. У демократии нет родины и нации. Она партийна.
В Европе нужно только успеть первым на-ложить руку и ты за кругом, под его защитой. В России на- ложение, т. е. факт собственности, сам по себе еще ничего не значит. Он ждет признания со стороны целого. Почему? Потому что трудом праведным не наживешь палат -каменных. В этом изначальный порок мира, исправить ложь которого на земле вряд ли удастся. Русское сознание если и мечтает об идеальном мире, то о таком, в котором каменные палаты наживаются трудом праведным, т. е. собственность определена трудом, а не капиталом. А пока этого мира нет, необходимо целое, которое своим вмешательством сглаживает неправедность хозяйственного этоса.
Не схватывание на-ложением руки, а при-ложение рук, т. е. труд, доминирует в смысловом поле России, усиливая власть публичного над частным. Усиление публичного делает невозможным и ненужным гражданское общество, возникающее под присмотром единственного. На этом поле прививается и растет не разделение властей, а сословное общество. Не расцветает на нем и любовь к интеллигибельному.
Ее заглушает привязанность к телесному и видимому миром. Ведь на миру и смерть.красна.
Ноуменальная Россия чахнет под тяжестью феноменальной. В России сколько голов, столько и умов. При-ложения головы, т. е. труд мысли, помещаются русской ментальностью вне сферы труда, центр которого она безоговорочно связала с тем, что делается руками. Не голова, а руки символизируют субстанциональность труда.
Мысль, как дар божий, ничего не стоит для русского человека. Она приходит и уходит, а сделанное руками остается. Мыслящий ест хлеб даром.
Теоретики евразийства отказываются от идеологии труда и капитала. Труд – не основание для права на собственность, если ты уже не собственник. Не труд, а сделка определяет размеры дохода в евразийском мире. Мы, русские, евразийцы.
Почему? Потому что›мы мистики и наши мысли не согласованы друг с другом.
Евразия – это третий путь, рождающийся на перепутье. Хотя существует их только две. Вернее, один, как теза. И второй, как антитеза. Нас не устраивает ни тот, ни этот, ни существующее, ни отрицание существующего.
