Летели мы на двух «Пустельгах». Амир Ислам указал точку в координатах ГЛОНАСС и переговорил с кем-то по сотовому. Сказал, что нас встретят.
Слово «беспилотник» вы знаете все. Ястреб – у нас этим словом обозначаются многофункциональные самолеты управления… их мало кто может себе позволить, кроме государства и самых богатых частных компаний… один борт стоит под десять миллионов франков. Делают их обычно на базе административных самолетов с большим радиусом действия, вместо кожаных салонов ставят кресла операторов, аппаратуру. Стандартный набор аппаратуры на таком самолете включает в себя как минимум одно место оператора БПЛА с двусторонним каналом связи, место оператора разведывательных систем, канал высокоскоростного защищенного Интернета через спутник, мощный радар, несколько видеокамер различного назначения для слежения и съемки, систему постановки помех, систему съема информации с сотовых вышек и каналов Интернета, вычислительные мощности, достаточные для управления операциями и хранения тысяч часов видео. Иногда такие самолеты могут сами запускать одноразовые разведывательные или ударные БПЛА. Задача таких самолетов – комплексная координация операций на земле, предоставление наземным группам информации в режиме реального времени, работа с БПЛА, первичный анализ информации и выдача первых рекомендаций на месте, минуя штаб. У меня таких самолетов было аж два – я не мог бы позволить себе и один из моих доходов от бизнеса. В ходе этой операции оба будут замкнуты на меня.
Если я не смогу разобраться с тем, что там меня ждет, – ударные беспилотники завершат эту работу.
Вместе со мной погибнут и те, кто охраняет меня, но я давно уже мыслю другими категориями. Смерть одного… двух… десятка… сотни человек – может быть, нужна и оправданна, вопрос – за что отдали жизни эти люди. Если бы мы в свое время, много десятилетий назад, нанесли ядерный удар по горным районам Афганистана, нас бы навсегда прокляли и заклеймили, но ни один гад, ни одна мразь не полезла бы больше проверять нас на крепость. Просто из страха. Мы потеряли в войне только прямыми потерями пять миллионов. Пять, б… миллионов. Это пять миллионов мужиков, которые никогда не придут домой, у которых никогда не родятся дети, которые никогда не продолжат свой род. Это пять миллионов баб и детей, которых вырезали, взорвали, расстреляли, угнали в рабство. Не задавайте вопрос: за что? Посмотрите в зеркало – и все поймете. За то, что у нас типично европейские лица. За то, что мы занимаем землю, которая приглянулась им. За то, что всю нефть сам Аллах Всевышний предназначил для мусульман, а мы смеем ее занимать для себя. И даже когда было понятно, что эта орущая, режущая, грабящая, убивающая, насилующая орда не остановится – ни на бывшей советской границе, ни на казахской границе, ни на российской границе, ни у Казани не остановится, ни у Самары, ни у Москвы, что им нужно все и им нужны все мы – даже тогда наше правительство долго колебалось. Применять ли орудие массового поражения или нет? Соответствует ли это общечеловеческим ценностям или нет. И это при том, что на Востоке уже шла осатанелая рубка без правил, и надо было просто вдарить всем, что у нас есть и оставить радиоактивные пепелища на тех местах, где жили и молились Аллаху эти халифатчики. И чтобы те, кто выживет, передали ужас своим детям, а дети, передали внукам, чтобы в нашу сторону не то чтобы идти с «даватом и джихадом» – а даже чтобы смотреть боялись. Конечно, и этого урока было бы им мало. Но лет на сто хватило бы.
Они тоже смертны. Они тоже боятся. И у них, как и у нас, есть толпа и есть лидеры. Без лидеров толпа – стадо. С лидерами – Орда. Я знаю, кого я там встречу. Встречу – и убью, я давно к этому готовлюсь. Он – лидер. Один из немногих там оставшихся, кто может реально поднять людей и повести их за собой – на новое нашествие на нас. Вряд ли люди поверят и пойдут за кем-то другим, за погрязшими в грехах командирами, религиозными лидерами… а за ним, праведником, пойдут. Если он подохнет – моей стране будет жить спокойнее, да тем пацанам, которых он расстрелял в спину, тоже будет лежаться спокойнее в своих могилах. И мне, когда я встречусь с ними на том свете, будет что рассказать.
Говорят, что полицейские становятся похожи на преступников, тюремщики – похожи на заключенных. А я, борясь с чумой, заразился ею и сам. Я верю, что там что-то есть. И там меня встретят братья, которых давно нет с нами здесь… и которые ждут меня там с новостями. И мне будет о чем им рассказать.
Я шахид. Русский шахид. Неважно, как я умру. Важно – с кем. Кого я утащу с собой на тот свет. Скольких. И кого именно…
Я искоса посмотрел на амира Ислама. Тот сидел на простом десантном сиденье, откинувшись назад и закрыв глаза…
Первый конвертоплан пошел на посадку. Второй начал подбирать позицию прикрытия…
У меня было два подходящих инструмента для работы. Первый – керамический пистолет. Он не электромагнитный, обычный, но патроны с электрокапсюлем. Двадцать второй калибр, но пуля в черепе есть пуля в черепе, тем более здесь, где лечатся первой сурой Корана. Второй инструмент – нечто, начинающее ручку. В ней – есть стреляющий механизм, который выбрасывает что-то вроде ядовитой иглы. Сердечный приступ в течение двух суток гарантирован, спасти невозможно. Тихое, бесшумное и смертоносное оружие…
– Десять метров… пять метров… три метра… касание.
Мимо проскочили гарды, обеспечивая периметр. Через хвостовой люк было видно, что мы приземлились в какой-то долине…
– Это здесь?
Амир Ислам кивнул. Я посмотрел в иллюминатор.
– Здесь ничего нет.
Амир только улыбнулся.
– Птица два, слышите меня…
