– Не знаю. Ходят слухи, что он попал в яму где-то в горах. Если я его найду – то убью.
– Оставь его мне.
– Извини, не могу. На наших землях – только наш суд. А потом… пришел Ильяс и дал деньги. Пришел ты – и дал связь, силу и опыт. Поистине, удивительно положение верующего – все ему идет во благо.
Ильяс расхохотался.
– Помнишь мой вопрос на улице?
…
– Ты так представлял себе совершенство таухида? Куда ты ведешь людей? Если слепой ведет слепого, оба упадут в яму. А ты не слепой – ты просто злодей.
– Аллах открыл мне глаза. Наше поражение – в нашем маловерии. Сейчас все зло и харам существуют на земле только потому, что помимо земли, где установлен таухид, существует и земля, где господствует куфар и злоумышляют против правоверных. Те из нас, кто возвысился и забыл путь, по которому они должны идти, – их сбил с пути шайтан. Но смог он это сделать только потому, что на земле еще существует куфар. На нашей земле выращивают героин, но это только потому, что он нужен кяфирам – не будет кяфиров, не будет и героина, я установлю смертную казнь за выращивание и употребление наркотиков, и ничего не будет. Наши отступники торгуют людьми, как скотом, обращают в рабство таких же правоверных только потому, что существует спрос на дешевые товары, и вам плевать на то, что они произведены руками рабов. Не будет спроса – не будет и товара, не будет рабства. Наши злодеи и отступники лихоимствуют и купаются в роскоши, в то время как умма живет в нищете только потому, что есть вы, с вашими дорогими машинами, дорогими домами, долларами, юанями, рублями. Когда на всей земле воцарится совершенство таухида – не будет и ничего из этого. Есть только один путь – путь Аллаха. Быть угодным Аллаху – вот единственное, чему я верен.
– А как же Ислам, а? Ильяс? Ты хочешь сказать, что он и другие из Папа… согласятся жить, как ты? Жить в пещере, молиться Аллаху, готовить воинов для жертвенного костра? Ты спросил их об этом?
– Хорошо, что ты спросил об этом меня, ибо ты считаешь меня несправедливым, а я не таков. Ты произнес свидетельство всего лишь месяц назад, а они правоверные с рождения – но и ты, и они неверные. Они даже хуже тебя, потому что ты принял ислам, но не впустил Аллаха в свое сердце и не подчинился ему, а они правоверные с детства, но забыли Аллаха и вышли из ислама. Мои люди… уже ведут штурм их гнезд в Папском районе, и скоро все будет кончено. Что же касается Ислама, то мы принесли его Аллаху. Он… хуже любого неверного.
Ну, вот и все…
Совершенство таухида во всем его величии.
Ошибка моя. Я во всем виноват. Я не понял разницы.
Ислам родился и вырос в Бейруте, самом космополитичном городе Ближнего Востока, и ислам окружал его с детства, он был элементом обыденности и не нес в себе никакого откровения. Он был потомственным ростовщиком, одним из тех, кто подстроился под запреты шариата и создал исламский банкинг, то есть систему, которая формально не нарушает ссудный процент, но, тем не менее, таковым является. Он никогда не верил в Аллаха, потому что это было слишком обыденно – верить в Аллаха. А он был человеком необычным. Амир Ислам был человеком тем, что опрокинул старый мир, сделал то, что не удавалось до того никому. И в новом мире он не пропал, он выжил, он не стал простым бесправным купцом, жирной овцой для рыщущих рядом волков – он сам стал волком и за счет своих братьев приобрел титул амира. И тот новый мир, который он строил для себя, он был примерно таким же, как в Бейруте, когда ислам не более чем обыденность, когда ислам не более чем формальность. И у него могло бы выйти…
Черт, могло бы.
А Ильяс совсем другой. Он родился и вырос в безверии, в советской офицерской семье, которую потрепало безвременье и безверие девяностых. Если бы не эти девяностые, он мог бы быть полковником, генералом, командиром группы спецназа, он, несомненно, был бы верным ленинцем и марксистом, потому что мало кто умеет верить так, как он. Только страны не было, и отца не было – застрелился, не выдержал выведенный из Германии полковник некогда самой сильной армии мира, не нашел новых ответов и посчитал, что жить дальше смысла нет. А Ильяс в отличие от своего отца нашел новый ответ на старые вопросы, и это был ислам. Ради ислама он расстрелял всю нашу группу на боевом задании, ради ислама он стал моджахедом, ради ислама он готовил и бросал в бой, по сути, еще детей. Он верил намного больше, чем амир Ислам, – религия стала для него всем, стержнем в этом мире, и без джихада он просто не представлял своей жизни. И если Ислам из семьи банкиров обычно выполнял то, что пообещал, то для амира Ильяса обещание неверному было всего лишь средством усыпить его бдительность.
Ислам был для него правдой, а не религией, и этого не поняли ни я, ни амир Ислам, который, скорее всего, уже дает отчет в своих делах Всевышнему, – я видел, сколько отморозков они наготовили, сколько у них оружия, и не сомневался в этом. А правда не бывает правдой на пятьдесят процентов, на семьдесят – и даже на девяносто девять процентов ее не бывает. Правда – неделима. И ни я, ни амир Ислам не поняли, что переворот, наше восстание против зажравшихся алимов – это всего лишь первый шаг к новому перевороту. Что сам амир Ислам, что все амиры, что купцы ничем не отличаются от алимов, что у них такие же дворцы, такие же машины, такое же отсутствие веры. И тяга к роскоши и личному комфорту такая же. И амиру Ильясу это так же ненавистно, как деяния алимов, потому что и это не вписывается в его концепцию правды, правды, включающей в себя равную и братскую умму. И когда он
