Зона заражения-2

Клест был едва ли не единственным человеком на земле, который мог бы принять мою исповедь. Один из немногих, кто по-настоящему понял бы меня, – ведь он, как и я, служил в спецназе Внутренних войск. Он, как и я, участвовал в той страшной войне, где каждый из нас потерял своих друзей, но не только, каждый из нас потерял себя самого, то человеческое, что в нас было. Именно поэтому я рассказал ему больше, чем рассказал бы любому другому. Почти все рассказал. И он выслушал, хотя это было ох как нелегко.

Иногда мне кажется, что священник для нас – это как… плевательница. Мы приходим к нему и говорим, что плохого мы совершили… словно отливаем из своей чаши… но только для того, чтобы наполнять ее вновь и вновь. И ждем, что священник скажет нам нечто такое, что успокоит нашу совесть и даст нам возможность снова жить как раньше… несмотря на то, что мы совершили…

Как-то так.

Когда я закончил говорить, Клест перекрестился.

Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшайся рабы Твоей, сестры нашей Анастасии, яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная ее согрешения и невольная, избави ее вечныя муки и огня геенскаго, и даруй ей причастие и наслаждение вечных Твоих благих, уготованных любящым Тя: аще бо и согреши, но не отступи от Тебе, и несумненно во Отца и Сына и Святаго Духа, Бога Тя в Троице славимаго, верова, и Единицу в Троицу и Троицу в Единстве православно даже до последняго своего издыхания исповеда. Темже милостив той буди, и веру яже в Тя вместо дел вмени, и со святыми Твоими яко Щедр упокой: несть бо человека, иже поживет и не согрешит. Но Ты Един еси кроме всякаго греха, и правда Твоя правда во веки, и Ты еси Един Бог милостей и щедрот, и человеколюбия, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Стало легче. Не знаю… может, потому что выговорился, а может, потому что были произнесены слова этой молитвы… за единственную женщину на этой земле, которой нужен был я и которая умерла, приняв удар, который должен был обрушиться на меня. Теперь я был не нужен никому и никто не был мне нужен. Кроме того, кто сделал это – его я достану рано или поздно…

– Что собираешься делать?

– Все то, что происходит, – неспроста, это идет откуда-то сверху. Что-то знает Харитон, помнишь его?

– Помню.

– В разговоре он дал мне понять, что находится под контролем. Но мне надо встретиться с ним и поговорить. Где-то, где не будет микрофонов и камер.

…

– Ты мне поможешь?

Клест тяжело вздохнул.

– Господь помогает… всем нам грешным. Пусть и незаслуженно.

…

– Хорошо. Сделаю…

В эту ночь я впервые нормально уснул… и спал как убитый.

Где-то на территории Халифата. Бывший Кыргызстан. 19 сентября 2037 года

– Ну, что? И где твой Пророк Иса? Помог он тебе? А?

…

– Не слышу!

Гр-р-р-р…

Только бульканье воды…

Он так ничего им и не сказал.

На следующий день бить его не стали. Вместо боевиков, которые зверели от ничегонеделания и безнаказанности, пришел проповедник. Худенький, щуплый, без одного глаза – глаз у него не выбило, он так и вырос без одного глаза. Еще один сын радиоактивной пустыни.

– Ас саламу алейкум… – сказал он.

– Ва алейкум салам…

Проповедник присел рядом.

– Как ты себя чувствуешь?

Он не ответил. Он был сильным человеком и знал, что надо возлюбить врага своего, как самого себя. Но что-то мешало ему это сделать. Может быть, мешали нищета и безысходное отчаяние, которое он видел в своих странствиях.

Люди искали в религии спасения от несправедливости, от воровства, от коррупции, от дикой нищеты и безысходности – а нашли нечто худшее, чем то, что было до этого. Остатки цивилизованности, как приливной волной, были сметены воинствующей дикостью, убивающей и разрушающей все, что не по нраву.