Уточнение требовалось, потому что я помнил: Задорей намеревался оставить меня своей родне. И мы вполне могли быть близко от его малой родины.
– Не родич?
Легкое качание головой.
У меня отлегло от сердца. Родич – это святое. Во всех остальных случаях можно договориться.
– Что ж, тогда я могу продолжить: имя мое – Ульф Вогенсон по прозвищу Ульф Свити, Белый Волк, и я – хольд Хрёрека-конунга, что породнился ныне с князем Гостомыслом.
– Ульф Вогенсон? – О, какая скептическая улыбочка! – Отец рассказывал мне о человеке, которого звали так. Но ты ошибся. Его прозвище не Свити, – тут она перешла на скандинавский, и выговор, надо сказать, у нее был прекрасный. – Его зовут не Ульф Белый, а Ульф Черноголовый. Ты ошибся, человек.
– Его звали так, – я тоже перешел на язык викингов. – Но прошлым летом человек по имени Хавгрим дал мне другое прозвище, и оно показалось всем более подходящим.
– Складно, да не ладно, – она снова перешла на словенский. – Не верю, что Задорей, не самый славный из дружинников князя Водимира, – презрительная гримаска, – совладал бы с таким воином, как Ульф Вогенсон. Пожалуй, я оставлю тебя здесь, человек. Пусть у комаров будет праздник.
– Он и не совладал, – буркнул я. – Колдовство меня победило. Женское. Могу даже имя назвать. Горёна-ворожея.
На славном личике отразился мыслительный процесс. Недолгий.
– Слыхала и о ней, – кивнула девушка. – Выходит, ты и с Гостомыслом что-то не поделил, человек, назвавшийся Ульфом Вогенсоном.
– Чего? – Соображал я туго. Неудивительно, учитывая мое состояние.
– Горёна – дочь Гостомыслова гридня. И ладожскому князю служит.
– Не только ему. И не служит, а служила, – внес я поправку. – Твой знакомый Задорей ее зарезал.
– Зачем ему?
– Затем, чтоб лишнего не сболтнула. Ну и денег не платить. Не бесплатно же она меня зельем опаивала.
– О-о-о! – Заря как-то не по смыслу сильно отреагировала на мои слова, оживилась: – Слыхал, братец?
Воин, стоявший ко мне спиной, обернулся, явив моему взору розовощекое безусое личико парнишки лет пятнадцати. Сюрприз. Я был уверен, что он – постарше. При таких-то плечищах.
– Верно люди говорят, – произнес паренек ломким баском. – Мертвый колдун опаснее живого.
– А теперь я хочу спросить, – влез я в общение родственников. – О чем это вы?
Девушка загадочно улыбнулась. Не снизошла. Ну как ей доказать, что я – это я? А может, не стоит доказывать? Мало ли кто ее отец и что он рассказывал обо мне? Может, добрый словенин учил дочку резать всех викингов, какие попадутся. А особенно таких опасных, как Ульф Черноголовый? Хотя вряд ли. Слишком уж хорошо она на языке северян говорит. Не те еще времена, когда язык потенциального противника входит в обязательный пакет разведчика.
– Послушай меня, Заря-красава, развяжи ты меня! – взмолился я. – Развяжи и дай вон хоть кинжал твой. И когда вернется Задорей, я покажу тебе и ему, что я и есть Ульф Вогенсон!
– Ничего ты ему не покажешь, – молвила красотка с той же загадочной улыбкой.
Я похолодел. Неужели я до такой степени разучился разбираться в людях, что даже юная девушка может меня так легко обмануть? Неужели она – на стороне Задорея?
– Я освобожу его, сестра, – сказал плечистый парнишка, доставая меч.
Это был не вопрос – утверждение.
Я слишком устал, чтобы спрашивать, отчего меня намереваются освободить: от пут или от жизни. Просто смотрел и ждал. Недолго. Меч ширкнул в воздухе – и я повалился на бок.
– Ну и зачем? – поинтересовался я из крапивы, в которую зарылась моя многострадальная голова.
– Прости моего брата, человек, назвавшийся Ульфом, – пропела Заря и хихикнула. – Этот меч у него недавно. Хочется покрасоваться.
Парнишка проворчал что-то недовольно, но я услышал, как он вернул меч в ножны, затем меня снова усадили и наконец-то освободили от пут.
А потом паренек втянул носом воздух и проговорил задумчиво:
– Волком пахнет… Слышь, Зарёнка, от травы волком пахнет. А следов – нет… О! Так это от него пахнет!
Оба уставились на меня. Девушка забавно сморщила лоб, что-то соображая…
А потом повела себя странно. Опустилась на колени, взяла мою правую руку и прижала к щеке. Жаль, что рука так онемела, что я ничего не чувствовал: прикосновение должно было быть приятным. Для меня. А для щеки – не очень. Ладонь у меня теперь – что стиральная доска. Ничего
