Дверги выстроились за спиной светлейшего.
Сиял меч, сияли камни на браслетах воина, выбившиеся из-под кольчужного рукава. Ни Котов, ни гномы не могли уследить за битвой — темная энергия, суть Цемры, то приобретала угрожающие очертания, то теряла их, смеркаясь грозным туманом; слышно было, что меч витязя встречает препятствия, но не видно было, кто сражается против него.
Потолочные светильники, разбитые визгом обожженного чудовища, не горели, но гигантское пустое помещение заливали теперь лучи рассветного солнца, беспрепятственно проникая через лишенные стекол проемы. Цемра поднимала призраки — один туманный силуэт, другой. Дверги отмахивались от них с молчаливым упорством, а Котик, скинувший морок, взбодрившийся, неожиданно злой, бешеный, яркий, скалясь отличными белоснежными зубами, жег противников, чрезвычайно напоминавших ему команду судна «Черная Жемчужина».
— Эльф! Какова цель? Как мы поймем, что… победили? — прокричал он, выпуская струю пламени.
— Поймем!
Могучий удар — и Тайтингиль застыл, прижимая острием меча к бетонному полу ошметок мрака вроде черного паука, скребущего лапами бетонный пол.
— Ты силен, эльф, — сказал клок тьмы голосом Цемры. — Что же, глупо было бы потерять такого союзника. Союзника, да: ведь ты силен, умен, ты много видел, Рожденный Дважды, видел не только свет, но и мрак. Ты знаешь, каков он и какова я. Можешь выбрать смерть — а можешь выбрать место подле меня, стать вернейшим соратником. Ты мог не понять еще, но я расскажу: теперь я стану перекраивать Эалу под свои потребности, и всякий, кто не покорится мне и моим детям, умрет. Это и правильно, ведь мир так бестолково, бесстыдно расплодился. Их не нужно столько, этих малых созданий. Останутся лучшие, как я желаю, только лучшие. Я — лучшая. Лучший и мой супруг, которого я выбрала, чтобы зачать и размножиться. И ты превосходен, эльф. Я предлагаю тебе место подле себя. Отступись, твоя борьба все равно тщетна. Дай мне насадить свое потомство на этой планете, и ты получишь любые миры, какие пожелаешь. Пожелаешь. Пожелаешь…
— Я желаю, — рявкнул Тайтингиль, — уничтожить тебя! Убрать отсюда, чтобы жадные твои лапы никогда не касались мест, где живут светлые народы! Желаю!
— Светлые народы, — иронично молвила Цемра; голос ее тек, обволакивал, почти ласкал, почти… — Эльф, не все народы светлы. Многие из них были искажены еще задолго до тебя. Ты что же, вступишься за них всех?
— Народы все созданы Творцом. И я вступлюсь за каждую жизнь! — отрезал Тайтингиль, снова воздевая меч.
Ударил.
И вздрогнул.
Под его клинком на полу корчилась Ирма.
Ее грудь была рассечена, и багрянец бил из длинного пролома в ребрах густыми толчками. Из уголка рта тоже текла темная кровь, темная, неостановимая. Глаза, не подведенные тайными женскими красками, смотрели беззащитно, губы дрожали, не в силах сказать никаких слов.
Ирма…
Эльф невольно ослабил хватку на рукояти. И тут по его острым ушам ударил неистовый вопль оруженосца: Котяра увидел, как Тайтингиль обмер перед членистоногим ершистым мраком, и заорал откуда-то из угла, споро прыгая по стопкам гипсокартона прочь от созданных паучихой призраков:
— Не верь, светлейший, это обман, не ве-е-ерь!
Тайтингиль решительно отмахнулся мечом от морока, вдохнул воздуха. И начал протяжно выпевать заклинания, столь же древние, сколь и он сам, взятые прямо от нот и мелодий сотворения, которые выдыхал Создатель, но…
Миг — и под острием клинка уже не Ирма. Не Ирма.
