Грант дождался, когда Джен скроется в палате, и повернулся к нему. Взгляд доктора не предвещал ничего хорошего.
— Ты иди в тридцать четвертую, — сказал он.
— Зачем? — не понял Брэнд.
— В тридцать четвертую. Потом все объясню.
В голове сразу же пронеслась добрая сотня вариантов. Миранду перевели? Тридцать четвертая — это реанимация? Но тридцать четвертая оказалась обычной палатой с обычной койкой.
— И? — Брэнд повернулся к Гранту.
Тот вводил код на двери. Та закрылась, и лампочки загорелись красным. Все это рождало внутри Брэнда очень нехорошее предчувствие. Он хорошо умел предугадывать неприятности, благодаря этому и преуспел. Сейчас неприятности буквально витали в воздухе.
— Операция Миранды через три часа. Дверь заперта, я знаю код, больше никто. Карточки у меня с собой нет. Ложись на койку, я поставлю тебе капельницу и отправлюсь оперировать твою дочь. Если не ляжешь, будем сидеть здесь столько, сколько понадобится.
Брэнд замер с открытым ртом. Ему не послышалось?!
— Какую еще капельницу? — прорычал он, чувствуя, что сейчас ударит Гранта.
Лишь осознание, что этот врач будет следить за операцией, мешало ему это сделать.
— Успокаивающую — пояснил Грант. — Мне не нужен буйный отец на нервах. Миранде и так несладко, Джен ты перепугал, и моли звезды, чтобы она успокоилась. Ложись на койку, я подсоединю успокоительное. Несильное, ты не уснешь, просто полегчает.
— Мне не нужно успокоительное!
Вместо ответа Грант красноречиво вздохнул и сел в кресло.
— У меня куча времени, — произнес он. А после цинично добавил: — У Миранды, правда, его не так много.
Выругавшись, Брэнд сбросил легкую кожаную куртку и, как был, в ботинках улегся на койку. Грант мгновенно подскочил и вставил иглу, а затем подсоединил аппарат для капельницы. Самостоятельно Брэнд эту штуку не снимет, можно и не пытаться. Он с безразличием следил, как темно-фиолетовая жидкость течет по трубке в рукав аппарата.
— Молодец, Брэнд. — Грант удовлетворенно кивнул. — Не волнуйся. Я буду заходить, держать тебя в курсе событий.
Врач вышел, оставив мужчину наедине с мрачными мыслями. Но выбора особо и не было. Оставалось только ждать.
Когда я говорила Гранту, что не испытываю сильных эмоций, то, кажется, ошибалась. И надо же было в двадцать три года проверить, что вывести меня из себя все же можно, да еще так, чтобы руки затряслись! Я минуты две смотрела на дрожащую в руках чашку и пыталась поразмыслить: моя злость вообще в курсе, что после Брэндова считывателя мои эмоции спят? Похоже, она об этом забыла и устроила мне эмоциональный сбой. Вот, например, эту чашечку с ароматной горячей жидкостью хотелось кинуть в стену.
Да, когда тебя бесит даже успокоительное — это особое состояние души.
— Привет! — Артен сиял и цвел.
Я вяло махнула рукой.
— Что-то случилось?
— Мы с твоим отцом поссорились.
Парень округлил глаза и уселся прямо на мою койку в ногах.
— Вы знакомы меньше недели, а уже ссоритесь, будто десять лет прожили. Я реально чувствую себя вашим ребенком.
— Терпи, сынок, — фыркнула я. — Мы должны сохранить нашу семью!
Артен даже головой потряс, хоть и улыбнулся.
— Так из-за чего вы поссорились?
— Я ушла гулять в сад, а они меня потеряли. Откуда ж я знала, что они не следили, куда я пошла? А еще перед этим я познакомилась с Мирандой, причем совершенно случайно. Вот он и устроил скандал. А меня отправили отпаиваться чаем и лежать. Что и делаю.
— Дела-а-а, — протянул Артен. — Ну, в последнее время отец нервный, да. И на меня срывается часто, и на Гранта. Полагаю, мы вряд ли сможем понять — и слава звездам! — что чувствует человек, у которого умирает ребенок. Но на тебя у него какая-то особая реакция.
Он вдруг заулыбался так, что я мгновенно почувствовала неладное.
— Что такое? Артен?
Он качал головой до тех пор, пока я не отстала, но улыбаться не перестал, и в глазах блестел озорной огонек.
Артен задержался на чай, причем чай для него пришлось заказывать мне, как пациентке. Хотя кому-кому, а Артену успокаиваться не надо было. Он
