наблюдали, выглядывали.
Хитрый и умный Кир каждый день менял схему расположения постов. Программу для смены разрабатывал Спайдер, малость заскучавший после долгого и опасного перехода. Правда, на командирском совете все же решились использовать баржу во время штурма вражеской крепости. Именно из-за огневых возможностей Спайдера. Тем более что глубина реки Волхова вполне позволяла подойти чуть ли не под самые стены. Сотник, тем не менее, осторожничал, говоря о том, что под самые стены – не надо. Вполне достаточно – на расстояние прицельных выстрелов из спайдеровских пулеметов, патроны к которым, кстати, заканчивались, как и взятые с собой боеприпасы вообще. Винтовочных патронов осталось всего-то несколько ящиков, как и снаряженных для древних пулеметов «Максим» лент. Впрочем, для быстрого штурма должно было хватить и этого.
– Привет, болванка! – поднимаясь на борт катера, заступивший на вахту младший сигнальщик Юр помахал рукой вздымавшейся на корме баржи башне. – Опять хэви метал будешь всю ночь крутить?
– Привет. Маленький. Дурачок, – скрипуче-ласково поздоровался робот. – Ночью. Не буду. Вечером.
– Ну, вечером так вечером, – рассмеялся подросток. – Ты какой-нибудь старинный марш, что ли, врубил бы…
– Сам ты. Марш! – Спайдер обиженно повращал башней, делая вид, что целится в мальчишку из пулеметов.
Юр ничуть не испугался, знал – робот так шутит. Чувство юмора у него такое, у болванки железной! Со Спайдером сигнальщик, можно сказать, подружился и, коротая вахту, трепался за жизнь, благо катер и баржа стояли на реке борт о борт.
– Здоров, Юрик! – выглянув из рубки, махнул рукой верзила Костян. – Что, опять на вахту?
– Не опять, а снова.
– Залетчик ты, видно, – помощник боцмана обидно расхохотался, подмигнув Спайдеру. – Только у залетчиков – через день на ремень.
– Сам ты залетчик. Просто у нас катер маленький, народу мало.
Поджав губы, подросток удалился на другой борт, слушая, как хохотали Костян со Спайдером. Да-да, робот тоже умел смеяться, врубая в динамиках какой-то жуткий скрипучий хохот. Понятно, над кем сейчас прикалывались. Друзья, называется… блин…
Обиженно шмыгнув носом, Юр оперся на металлический поручень-леер и, искоса поглядывая на искрящуюся дорожку заходящего солнца, подумал о той самой девчонке, что ему недавно привиделась в Красном поле. Хорошее было видение! Еще бы разок повторить, ага…
Блин! Снова – блин.
Сигнальщик насторожился. Ну, точно: кто-то кидал с берега отскакивающие от поверхности воды камешки – «пускал блины». Один, два, три… девять! Нормально так – девять. Интересно, кому это совсем делать нечего? Лучше бы рыбу половил, чучело. Все – польза.
– Эй, ты там!
«Блины» прекратились. Резко, как и не было. Так, может, и не «блины» это вовсе были? Не камешки кидали, а кто-то, скрываясь под водой, плыл? Какой-нибудь омерзительный водяной уродец – болотник. Прятался в воде, подслушивал, подглядывал, а затем вот – ушел. Сейчас вот выберется на тот берег… Вот бы его и снять! Одним метким выстрелом.
Сдернув с плеча винтовку, Юр тут же опустил ствол. Целиться на тот берег? Не попадешь ни за что, как бы ни старался. Хотя бы оптический прицел был, а так… Да и не велено командирами палить почем зря, в белый свет как в копеечку. Наоборот, приказано каждый патрон беречь как зеницу ока. В караул всего три патрона давалось, с наказом лишь в самом крайнем случае применять. В случае нападения на часового или при непосредственной угрозе жизни. Или подать сигнал. В остальных ж случаях приказано было справляться штыком. Тем более, у винтовки Мосина он очень даже убойный. Как, впрочем, и приклад. Да к такому орудию и вообще патронов не надобно! Хочешь, как копьем действуй, а хочешь – как дубиною. Так в последнее время и тренировались, в Кронштадте еще, дома… где та девчонка осталась… Чу!
Сигнальщику вдруг показалось, что именно здесь, на этом берегу Комариной реки, где были пришвартованы катер и баржа, что-то шевельнулось. Ну, да – шевельнулось, а ветра, между прочим, не наблюдалось. Полный штиль! Стих к вечеру ветер, будто спать лег.
Ветра нет, а ветки у вербы – шевелятся! Или не у вербы, у ивы. Но тем не менее. Чудеса, да и только. Хотя, может, и птица какая? Иной, может быть, так и подумал бы, да только не Юр. Вот уж не зря его – такого младого – в столь важный поход взяли. Когда надо, умел мальчишка и здраво рассуждать, и так же здраво действовать. За что и ценили.
Вот и сейчас прислушался Юр, затаил дыхание. Увидел, как снова ветки качнулись. Уже гораздо ближе к реке – словно бы подбирался кто к кораблям. Подбирался нехорошо, незаметно, крадучись! Зачем? Ежу ясно – с намерениями самими недобрыми. Подкрадется вражина поближе, метнет гранату – вот и нет у кронштадтцев катера! И его, Юра, нет.
Вот уж хрен тебе, кто б ты ни был! Шалишь! Кого-кого, а моряков-мореманов вот так просто-запросто не возьмешь.
Юр действовал решительно, быстро и смело. Присел, отложил винтовочку в сторону – в кустах с ней намаешься, снял с пожарного щитка выкрашенный в красный цвет топорик. Все делал четко, как по команде «пожар на посту». Как в Уставе прописано, как на многочисленных тренировках вросло с кровавыми мозолями, с потом.
Не подходя к сходням – а вдруг тот, в кустах, наблюдает за каждым его шагом? – сигнальщик снял бушлатик, сбросил берцы и, в тельнике и
