У князя в самом деле возникла симпатия к новой служанке да такая, что ему стало невтерпеж. Соскучился уже по уехавшей Купаве, что ли? Или попросту на свеженькую плоть потянуло?
Свет замер, не представляя, как себя вести в сей пикантной ситуации. У подаренного ему судьбой девичьего тела подобного опыта не было.
В душе снова возникло уже испытанное чувство радости, и махонький огонек родился между персями. Начал разрастаться, захватывая волной тепла всю грудь. Радость тоже увеличивалась, и снова пришла уверенность, что так все и должно быть.
Волна тепла пошла вниз, устремляясь к самому низу живота. Там возникло странное ощущение. Что-то похожее на томление. А потом зачесался левый сосок.
И только тут Свет понял, каков он, реальный дух Додолы. Ибо желания сопротивляться не было. Наоборот, острое желание покориться.
И Свет перестал управлять собственным телом.
Утюг вернулся на подставку. Девичий стан без ведома хозяина потянулся к широкому мужскому торсу, прижался, сразу ощутив восстающий перунов корень.
Свет с трудом затаил рвущееся дыхание.
«А почему бы и нет? – подумал он. – Узнаю, как плотская любовь выглядит с другой стороны».
Дальше все случилось быстро.
Сувор расстегнул пуговицы на лифе платья, стащил его через голову Света. Руки того сами собой поднялись и страстно охватили мужские рамена. Нижняя юбка и вовсе преградой не стала. Любодей легко стащил ее, отбросил в сторону, взял Света за обнажившиеся стегна и опрокинул на кучу нестиранного белья в углу. Навалился сверху, плюща перси, острым коленом раздвинул ноги. И по-хозяйски угнездился на образовавшемся теплом и упругом ложе.
Свет как будто наблюдал за происходящим со стороны. Как ни удивительно, тело совершенно не требовало участия мысли. Оно само все прекрасно знало.
Князь некоторое время тискал открывшееся ему богатство.
А потом Суворов корень с легкостью пробил хлипкую преграду, прикрывающую Светов кладезь. Острая боль, возникшая внизу живота, была столь сильна, что Свет потерял сознание…
По всем видимости обморок продолжался недолго – когда он пришел в себя, два тела еще лежали, не отрываясь друг от друга.
Держать на себе такую тушу было тяжело, и Свет, не открывая глаз, попытался столкнуть с себя Сувора.
Тот вздохнул и выпустил Света из объятий. Тяжесть на груди пропала – видимо, Сувор встал на ноги.
А потом что-то внутри Света изменилось.
Он открыл глаза, посмотрел на своего любодея и понял – что именно.
Вокруг головы князя красовалась аура, в которой быстро блекли голубые перуновы цвета.
Талант вернулся. Семарглова Сила снова была со Светом.
Наверное, тот выглядел настолько потрясенным, что Сувор усмехнулся.
– Вот так выглядит плотская любовь, краса моя! Вам понравилось? – Он взялся за свою одежду.
Наверное, на лице Света появилась благодарность, потому что князь продолжил:
– Это было нетрудно. Вставайте-ка быстренько, а то еще придут проверять, чем мы тут с вами занимаемся. Думаю, случившееся останется нашей совместной маленькой тайной.
– Разумеется, ваша светлость! – Свет тоже встал и взялся за платье. – Я вам очень благодарна!
Руки быстро совершили давно уже ставшие знакомыми движения, и через минуту уже было невозможно представить, что между двумя людьми состоялось нечто большее, чем беседа хозяина и служанки.
Сувор шагнул к двери, повернул ключ в замке, снова глянул на Света.
По лицу его промелькнуло странное выражение.
Будто он искал у своей служанки вовсе не плотской любви и был слегка разочарован обнаруженным.
Впрочем, это длилось всего мгновение. Хозяин помахал служанке рукой и скрылся за дверью.
А Свету пришло в голову, что Радомира ему врала. Никакой особой симпатии к Свету-Иве у Сувора не было. А этой черногривой сисястой твари просто требовалось, чтобы рано или подно разразился скандал, и новую служанку выгнали из дома.
Свет посмотрел на стопку еще неглаженного белья.
После случившегося предстоящая работа вызывала у него самую настоящую ненависть.
Но делать было нечего. До поры до времени придется играть перед всеми роль служанки.
Он подошел к висящему на стене бельевой зеркалу. Оглядел собственное отражение.
Никаких следов совершившегося преступления не наблюдалось. Разве что радость на лице. Но ее порождало не познание плотской любви, а ощущение
