Он бережно берет Дэнни за плечо – и вот они уже на месте. Дэнни глядит на могилу мамы и папы.
Надгробие сделано из полированного гладкого камня – вросшая в землю изящная невысокая арка, по всей длине, от низа до верха, расколотая трещиной шириной полсантиметра, не больше, – безупречно выполненная молния. Чуть-чуть не доходя до верха, эта трещина слегка расширяется, образуя кольцо, в котором покоится слабо мерцающее стеклянное око.
– Старый контактный шар* твоего отца, – говорит Замора, проследив за его взглядом. – Ловко сделано, а?
Дэнни кивает, но все тело у него закоченело. Чувства рвутся наружу, горло сжимает судорога. Он уже видит, как с воем валится на заснеженную землю, всхлипывая и содрогаясь от рыданий… Мальчик проводит рукой по лицу, снова смотрит на могилу. На левой половине надгробия выбиты слова «Гарри Вайт», на правой – «Лили Ву», а снизу, соединяя две половинки, – ясный и резкий символ бесконечности. Под ним маленькими аккуратным буквами начертаны два слова: «Все меняется».
Присев на корточки, Дэнни тянется к камню, проводит пальцем по знаку бесконечности.
Эмоции готовы хлынуть наружу, одолеть его, но пока он очерчивает пальцем эту опрокинутую восьмерку – раз, другой, третий, – в голове вдруг проясняется, волнение стихает. Гроза миновала.
Где они, эти люди, бывшие его родителями? Гниют ли в земле? Витают ли над кладбищем бесплотными духами? Он вспоминает слова Розы о том, что следует смотреть на мир непредвзято, но, как ни пытается, не в силах ощутить вокруг присутствие матери и отца. Тогда где же они? Повсюду? Нигде?
Поднявшись на ноги, он обводит взглядом фонарики и кормушки. Даже спазм, скручивавший его внутри, рассосался. Прямо странно, что несколько дней назад тарелка супа вызвала у него такую бурю эмоций, зато сегодня, когда ему положено бы слететь с катушек, он прекрасно с собой справляется.
А вот Син-Син явно приходится нелегко.
– Миленько, – говорит он сдавленно. – Ладно, дайте мне эти чокнутые цветы.
Выхватив у Заморы букет, она сдирает целлофановую обертку и торопливо рассыпает цветы перед надгробием.
– Я пришла, – бормочет она, на миг соединяет ладони и склоняет голову – а потом слезы вырываются на свободу. Торопливо отвернувшись, девочка бредет прочь.
Дэнни смотрит ей вслед. Потом прикрывает глаза. На щеку ему ложится снежинка, затем вторая. А когда он снова открывает глаза, Замора смотрит на него. По лицу карлика катятся слезы.
– Бог ты мой, мистер Дэнни. Иногда даже и сказать-то нечего, верно?
Дэнни качает головой. Наверное, он должен бы что-то сделать, что-то произнести – но сейчас он чувствует, что, прикоснувшись к камню, сделал все что надо. По крайней мере, пока.
– Хочешь что-нибудь сказать? – спрашивает Замора.
– Нет, – мотает головой Дэнни.
– Мы ведь можем потом прийти снова, – говорит Замора, громко сморкаясь. – Спешить некуда. Где там эта девчонка?
Дэнни оглядывается, но Син-Син уже скрылась из виду.
– Идемте, майор, – торопит он. – Давайте ее догоним.
Куда важнее поговорить с Син-Син, чем с мертвыми, кажется ему. Сейчас куда важнее позаботиться о сестре.
Когда они возвращаются в Тиргартен, темно-синий, точно полночь, купол «Мистериума» уже поднят и растянут на подпорках. Ночь принесла первый большой снегопад – пока рабочие натягивают тент, мелкие сухие хлопья все валятся и валятся бесконечной чередой, шурша и оседая в складках. Его не поднимали со времен того самого трагического последнего берлинского представления, но сейчас – несмотря на все ассоциации – при виде знакомого купола на душе у Дэнни становится чуть легче. Полтора года в школе он мучился мыслью, что эта груда ткани медленно гниет в амбаре Науди, но ни малейших признаков гнили не видно. Только если уж совсем приглядеться, можно заметить места, в которых купол пришлось латать и чинить.
Буквы на огромном объявлении ярко сияют в темноте. Дэнни снова думает, как же их труппу легко найти – хоть другу, хоть врагу.
Он переводит взгляд на Син-Син. Плечи у той все еще подрагивают – запоздалый след слез, пролитых ею на кладбище.
– Ты как?
– Отлично, – отзывается она, хоть и не слишком убедительно. – Хотя… не знаю. Думала, надо было мне спросить ее – маму, – как все вышло. И про того погибшего члена Триад, который вроде как приходится мне отцом.
– Просто представить себе не могу, чтобы мама связалась с таким типом, – быстро произносит Дэнни.
– Вот и я говорю, – фыркает Син-Син, – не очень-то много мы про нее и знаем, верно? – Впрочем, похоже, она рада возможности поговорить – и не осаживает Дэнни. – Скажи-ка мне кое-что. Только честно. Там, на колесе, у меня был очень испуганный вид? Когда он бросал первые ножи?
– Нет.
– Врунишка!
– Ну разве что самую капельку.
