Он обвел взглядом зал, прищурился, будто прицеливаясь. – Василич и Тимохина.
Зал зашумел, но никто ничего не сказал. Кроме Насти Тимохиной, растерянно оглядывающейся по сторонам:
– Я?! Почему я? Я служу-то всего полгода! Есть и поопытнее!
– Потому что ты добросовестная, разумная и не несешь пургу – как некоторые. – Конкин не смотрел на Бродину, но почувствовал, как та напряглась. – Потому ты. Ну а Василич – понятно, почему. Так что теперь вы оба мои заместители. Опять же – до того момента, когда нас… хм-м… найдут. В чем я сомневаюсь.
– А как же семьи?! Как же дети?! – заголосила Харитонова, сидевшая с краю первого ряда, женщина довольно молодая, лет тридцати. – Они меня ждут! Как же без меня?! О господи, господи! О господи, господи, господи…
С другой стороны зала заголосила еще одна охранница, потом еще, еще – началась цепная реакция, и через минуту рыдал и всхлипывал весь зал.
Честно сказать, Конкину самому хотелось завыть, заплакать, удариться головой о стол так, чтобы очнуться уже на Земле, в своей постели, рядом с любимой Валькой. Но если бы люди могли по своему желанию изменять свою судьбу… тогда – это были бы уже не люди, а боги!
– Молчать! – Голос предательски дрогнул, но Конкин сумел не сорваться в кудахтанье. Взял себя в руки и уже четко, твердо объявил: – Радуйтесь, что живы. Могло быть гораздо хуже.
– Куда хуже-то?! – истерично выкрикнула Харитонова, и Конкин тут же ее прервал, рявкнув так, что в ушах зазвенело:
– Заткнись! Люди на войне выжили, в концлагерях – а ты тут истерику устраиваешь! Еда есть, крыша над головой, оружие – чего орешь?! Случилось так, как случилось, ничего уже не изменить, так надо жить! Нам каждый человек дорог, каждый мужчина, каждая женщина! Что, лучше лечь и помереть?! Разберемся, куда попали, устроим свою жизнь, а там… там посмотрим! Всем утереть слезы! Тимохина, организуй дежурства на стене! К вечеру чтобы представила список личного состава, график дежурств! Все женщины в твоем распоряжении, если кто-то откажется подчиняться – говоришь мне. Предупреждаю – те, кто не будет подчиняться, отправятся за стену! Да, да – сейчас не до миндальничанья – не хотите подчиняться – вон! К дикарям! Возражения есть?
Конкин обвел тяжелым взглядом притихший зал, женщин, утиравших глаза, и удовлетворенно кивнул:
– Возражений нет. Мужчины, за мной.
– Почему это он тебя выбрал в замы, а? Что, обслужила как следует? За щеку взяла, как обычно, да? – Бродина подбоченилась, прищурила глаза и презрительно сплюнула. – Молодая, да ранняя! Может, расскажешь, что как он любит?! Сверху или снизу? Будем знать, как к нему подлизаться!
– Ага, подлизаться! – хохотнула Мезенцева, почесывая крупный, обтянутый форменной юбкой зад. – Полижем и тоже сделаемся замами!
– Вы слышали, что сказал Конкин? – Настя была спокойна, хотя это давалось ей с трудом, и по лицу пошли красные пятна. – Он вам башки оторвет!
– Как бы мы сами ему не оторвали! – визгливо крикнула Мезенцева, похлопав по деревянному прикладу автомата. – Мужиков десять, а нас вона сколько! Правильно, бабоньки?! А что – власть в свои руки, мужики пусть нам прислуживают, а то и с местными договоримся! С оружием – мы сами мужики! А ты пошла нахрен, Настька! Иди, отсоси своему майору! Думала, не знаем, как ты с ним милуешься, от живого мужа-то?! С-с-сука! Проститутка! Гляди, что будет, с-сука! Кланяйся, блин!
Мезенцева передернула затвор «калашникова», и длинная очередь ушла поверх голов, прямо в небо. В толпе кто-то взвизгнул, женщины бросились в стороны, на месте остались стоять только Мезенцева, Бродина и Настя – бледная как мел.
Мезенцева хотела что-то сказать, повела стволом, взяв ниже, прямо поперек живота Тимохиной, но тут случилось то, чего никто не ожидал, – захлопали огромные крылья, раздался дикий рев, вой, будто во двор ворвалась электричка.
Огромное существо, раскрашенное ярко – в красные и синие цвета, кривясь на один бок, падало как подбитый в бою истребитель. Беспомощно хлопая перебитым крылом, мотая перерезанной чешуйчатой половинкой широкого полотнища, дракон врезался в мощенный брусчаткой двор, проехал по камню метров десять, прежде чем остановился, и еще раз взревел, да так, что у Насти заложило уши.
Всадник, что сидел на спине дракона, не удержался во время слишком жесткой посадки, а точнее, падения, и его, как из катапульты, метнуло вперед, прямо в стену котельной.
Шлепок! Будто шмякнули мешок песка, хруст… и все кончено. С наездником кончено. А вот дракон – тот остался относительно цел и при том при всем был очень, очень сердит. Смерть седока, с которым он был связан ментальными нитями, не просто его расстроила – он впал в безумие, не рассуждая, не думая, одержимый одним желанием – убить всех, кто причинил ему боль! Всем, кто убил его половинку, его человеческого напарника, с которым он жил бок о бок долгие годы, летал в небе, который вырос и возмужал на его глазах!
Смерть! Смерть всем!
Прежде чем сгореть в огне, от которого плавится даже металл, Мезенцева успела всадить в дракона весь магазин. Пули калибра 7.62 из старого, проверенного годами «калашникова» прошивают, как картонный, любой бронежилет, кроме бронежилета четвертого класса защиты, с титановыми
