Клинок сам по себе, без участия разума прыгнул в руку, серебристая полоса со свистом рассекла воздух и тут же опустилась, теряя на землю крупные красные капли. Обезглавленное тело рухнуло с глухим стуком, пальцы сжались, вырывая из земли пожухлые, истоптанные травинки, несколько судорог и тихое бульканье из рассеченной трахеи. Больше ничего. Был ублюдок – и нет ублюдка.
– Еще полковники есть? Такие, как он? – холодно спросил Зимин, наклонился и вытер клинок о труп убийцы фермера, поворачивая меч вправо-влево. В памяти отложилось – если сунуть нечищеный клинок в ножны, кровь, оставшаяся на лезвии, загниет и от ножен будет исходить тяжелый, трупный запах. А кроме того, на металле образуется опасный налет трупного яда и размножившихся бактерий. Так-то для боя даже хорошо, если собираешься смертельно ранить противника, но если ты при этом сам случайно порежешься своим же клинком – результат может быть фатальным.
Чеченец, который невозмутимо стоял на месте, поднял ногу и прижал подошвой подкатившуюся к нему голову. Посмотрел вниз, ухмыльнулся:
– Чисто сработано! Хорошо! Я много голов отрезал, знаю в этом толк!
Зимин окаменел, еще секунда, и он срубил бы голову и этому негодяю. Но тот замолчал, почуял опасность, как зверь чутко чувствует, в каком месте нужно остановиться, чтобы не попасть в ловчую яму. Посерьезнел:
– Каковы гарантии?
– Мое слово, – буркнул Зимин, чувствуя, как отпускает волна гнева.
– А не боишься, что в спину ударю? Я ненавижу вас, неверных! Дай мне возможность, и я вам всем головы поотрезаю! Ты ведь воевал против нас, так?
– Да. Воевал. И много голов покатил. И по горным склонам, и по сирийской пустыне. Не все же вам развлекаться! За бороду очень удобно держать, когда глотку режешь, не правда ли?
– Правда… – снова усмехнулся чеченец, и глаза его, колючие, жесткие, вдруг потеплели. – Ты воин. Думаю, что мы с тобой сработаемся. Пусть мы даже и враги. Клянусь, что, пока мы не закончим дело, никто из нас, чеченцев, не поднимет на тебя руку.
– А потом? – не выдержал Слюсарь.
– А потом, мусорская ты рожа, каждый сам за себя.
– И не поднимет руку на членов отряда, – жестко, разделяя слова, бросил Зимин. – На всех, кто будет в отряде! Клянись!
– И на тех, кто будет в отряде, – клянусь! – кивнул чеченец. – Мое имя Муса Джабраилов. Меня все знают. Я за свои слова отвечаю!
– Это ты организовал нападение на отдел милиции, – нахмурился Слюсарь. – И ты взял заложников!
– Если бы не предательство, меня бы никогда не поймали! – скривился Джабраилов, щупая подбородок, заросший черной с проседью щетиной. – Вы, русские, подлые твари! Купили моих людей, и они меня сдали!
– Ха-ха! – хохотнул Слюсарь. – Продались твои люди, а мы подлые?! Вот это ты даешь! Да ты…
– Тихо! – прекратил пререкания Зимин. – Сколько чеченцев здесь присутствует? Тех, что разбираются в оружии, умеют прыгать с парашютом и хотят стать свободными?
– Все. Десять человек, – надменно задрав подбородок, заявил Джабраилов. – За всех десятерых отвечаю!
– Конкин, давай, подбирай остальных. Двадцать человек. Лучше бывшие десантники, спортсмены. Слюсарь, останешься с ним. Если кто-то попытается возбухать – бей наповал! Вот тебе кинжал – потом вернешь. Кстати, оружие получите чуть позже – только эти двадцать человек.
– А ты куда? – Слюсарь с опаской посмотрел на молчаливую толпу, с которой он недавно познакомился очень близко. – Подождал бы.
– А чего ждать? Я все сказал. Если кто-то хоть пальцем тронет тебя или Конкина – с него живьем спустят кожу. Вот и все.
– Только мы можем этого уже не увидеть! – тихо пробормотал Слюсарь и громко скомандовал: – Ну, чего застыли?! Джабраиловцы – строимся справа. Остальные, добровольцы – слева! А мы будем сейчас выбирать! Задохликов не надо, сразу говорю – только крепких бойцов! Отобранные отправятся к магу получать знания о боевых искусствах – бесплатно, замечу! Готовьтесь! Да не ссыте вы, не больно, мы уже сходили к магам! Живы и здоровы!
– Почему вы все время ходите голые? Что, у хозяина нет денег на одежду для рабов?
– Одежда – это для свободного. Рабы одеваются в то, что дал им Создатель.
Девушка повернулась на бок, прижалась к Зимину и начала щекотать ему сосок ухоженным пальчиком:
– А разве тебе не нравится мое тело? Почему ты хочешь, чтобы я его прикрыла?
– Нравится. Очень нравится. Но только… странно это все. А если холодно? Если дождь? Неужели у вас не бывает холодов? Ну, вот горы, там же лежит снег! И как же без штанов? Без платья?
– Ну там – да. Что хозяин даст, то и наденем. А дома нет. И зачем? Тепло ведь! Мы надеваем набедренную повязку только тогда, когда у нас «красные дни», чтобы хозяин не видел некрасивого. А так зачем?
– Ну ладно. С этим более или менее ясно. А само по себе рабство? Ты хочешь стать свободной? Неужели никогда не хотелось стать свободной? Чтобы ложиться в постель не с тем, с кем прикажет хозяин, а с тем, кого захочешь? А если хозяин вдруг решит, что ты ему не нужна, и убьет тебя? Это не волнует?
