Зимин сбросил с себя одежду, предварительно оглянувшись по сторонам, это уже вошло в привычку – мгновенно оценить ситуацию. Никого опасного, на первый взгляд, не было – солдаты, раздетые догола и обнаженные по пояс, мылись, зачерпывая воду руками, кружками, шлемами. Над водой курился небольшой туман, еще не спугнутый утренним ветерком. Солнце едва-едва выглянуло из-за горизонта, окрасив его в розовые краски.
Хорошо! Сейчас бы еще искупаться! Смыть следы ночных забав, предательски видневшиеся на животе и чуть пониже…
Зимин любил плавать и плавал довольно хорошо, мог проплыть несколько километров подряд, испытывая усталость не более, чем от бега. Отлично нырял, что отметил инструктор по подготовке боевых пловцов – обучение нырянию входило в курс подготовки диверсантов-разведчиков, и Зимин блестяще прошел обучение. Ему даже предлагали перейти в разведку морской пехоты, стать инструктором, но он тогда отказался. О чем потом иногда жалел. Море, солнце, работа от восьми до пяти – что может быть лучше? Сейчас жил бы дома, с семьей, с женой и детьми. А что вышло? М-да…
Потрогав воду ногой, шагнул, погружаясь по колено, хотел броситься вперед, нырнуть, но кто-то крепко уцепил его за предплечье:
– Стой! Не вздумай!
Зимин вывернул руку из захвата, обернулся, готовый к бою, и едва удержался, чтобы не ударить. Перед ним стоял один из тех, кто делал ставки, когда Зимин и Слюсарь дрались против озверевшей толпы заключенных. Николай, с его тренированной, почти фотографической памятью, хорошо запомнил этого крепыша, ухмылявшегося во все свои белоснежные зубы и подбадривавшего нападавших громкими криками.
Его трудно было забыть – шрам, спускавшийся со лба, пересекал нос и губу вояки, придавая ему зловещий вид маньяка, только и мечтающего кого- нибудь порешить.
Впрочем, Зимин знал лучше других, что маньяк частенько совсем не выглядит маньяком, и стоит только поглядеть на бывших соседей майора, чтобы удостовериться в этой простой истине. Мухарин не был похож на маньяка, скорее – на слесаря-сантехника или тракториста. Мухарин, который писал стихи и вообще выглядел безобидным донельзя мужиком, был одним из самых отвратительных тварей на свете, безусловно заслуживающих смерти. А тот же Чикатило? Кто бы смог разглядеть в этом ничтожном ботане кровожадного гада, истязающего всех, кто попал в его обагренные по локоть руки? Маньяк – он на то и маньяк, чтобы маскироваться, чтобы стать незаметным, чтобы до того, как ему свернут башку, убить, замучить как можно больше живых существ. Ошибка природы, воплощенный хаос, бес в человеческом обличье!
Но этот тип определенно ничего не знал и знать не хотел о том, как выглядят настоящие маньяки, и о том, что частенько под ужасной внешностью убийцы таится мягкое, доброе сердце. Не был он мягкосердечным, не был добрым и нежным – обычный забияка, командир дюжины тяжелых латников императорского Гвардейского полка Амброз Сарнуа. За беспорядок в рабском загоне его лишили месячной оплаты, как командира, и когда он увидел виновника (как он считал) его проблем, Амброз не выдержал.
– Что надо? – «приветливо» спросил Зимин, уже зная, что без потасовки не обойдется. И это все очень некстати – если его ранят, придется обращаться к магу-лекарю, и неизвестно, как быстро вылечится – смотря какие будут раны. Дуэли здесь проходили довольно жестко, до первой крови не обойдешься. И если сравнивать умение сражаться на мечах, Зимин и в подметки не годился здешним завзятым рубакам – они посвятили этому искусству всю свою жизнь, сражались, убивали и едва не были убиты. Куда там с ними тягаться чужеземцу, рефлексы которого еще не вросли в неподготовленный тренировками мозг и в мышцы, заучившие совсем другие движения.
– Ублюдок, ты что, не знаешь – в воду заходить нельзя? – так же любезно сообщил дюженник. – Или у вас, бледнолицых дебилов, все такие идиоты?
– У дебилов обязательно все идиоты, – пожал плечами Зимин, отвернулся и стал плескать на себя воду, настороженно поглядывая в реку. Он уже понял, что с рекой все не так чисто, как с ее водой.
– Остришь, придурок? – нахмурился дюженник и оглянулся на собравшихся вокруг солдат. Их уже подтянулось человек тридцать, и продолжали подходить, зачуяв кровь, как акулы, собравшиеся вокруг раненого кита.
– Так. Чего надо? Подраться желаешь? – мрачно констатировал Зимин, обводя взглядом разгоряченные лица. – Драться с тобой я не могу. У меня запрет на дуэли. Запрет от Властителя. Потому иди-ка ты отсюда и не мешай умываться.
– Грязная чужеземная скотина! Надо было позволить тебе войти в реку, чтобы как следует подкормить бигланов! – прошипел дюженник, сплевывая на песок. – Пользуешься именем Властителя, чтобы ускользнуть от дуэли?! Трусливый гад! Мерзкий белый червяк! Гаденыш, недостойный прикосновения клинка! Хр-р-р… тьфу!
Здоровенный желто-зеленый плевок ударился в грудь Зимину и остался на ней торчать, прилипнув, приклеенный. Зимин никогда не умел так плеваться – для этого нужно особое умение, а еще полное отсутствие брезгливости. Катать во рту ком из соплей и слюней – это надо быть совершеннейшей обезьяной. Одно дело ради выживания жрать сырых червей и лягушек, и другое – высасывать из носоглотки куски слизи, чтобы запустить им как можно дальше. В данном случае в противника.
Зимин наклонился, взял горстью мокрый песок и под хохот солдат стер с себя мерзкую слизь. Выпрямился, стал одеваться, не сказав ни слова.
Другой плевок угодил ему в щеку, под еще более радостный хохот толпы собравшихся вокруг солдат. Пришлось оттирать его пучком травы, сорванной в воде у самого берега. Вытер, надел рубаху, подошел к ухмыляющемуся солдату. Секунд пять смотрел в лицо невозмутимому противнику и затем без замаха, коротко, сильно ударил его в переносицу, рассчитывая убить одним ударом.
