Дальше шли еще строчки, но продолжать не было сил. Вспомнилось, как бабушка пела эту песню на похоронах Финна в Голден-Вейле. На скромной церемонии собралось всего шесть человек, в землю опустили пустой гроб. После отец заявил, что уезжает. Он бросал стариков на милость завоевателей.
Зик помрачнел. Когда мы наконец добрались до Монмут-стрит, салон раскалился до предела. Я сунула водителю несколько купюр, но тот вернул одну:
– Это тебе за песню, милая. Сразу на душе полегчало.
– Спасибо, – поблагодарила я, но банкноту оставила на сиденье.
За воспоминания денег не берут.
Мы с Ником выгрузили чемоданы из багажника. Надин выбралась из машины, сняла наушники и с недовольным видом покосилась по сторонам. Мое внимание привлекла ее дорожная сумка – Нью-Йорк, дизайнерская работа. Отлично! Американские товары раскупались в Гардене как горячие пирожки. Вопреки ожиданиям, среди вещей девушки не было кофра с инструментом. Может, она вовсе не заклинательница? Впрочем, у сенсоров есть еще три подвида.
Своим ключом я отворила красную дверь с позолоченной табличкой «Ленорман[6] эдженси». Снаружи мы добропорядочное художественное агентство, а вот внутри…
Джекс встречал нас при полном параде: шелковый жилет, накрахмаленная рубашка с белым воротничком, карманные часы, сигара. В руках дымилась чашка кофе. Особенно поразили кофе и сигара – как можно сочетать несочетаемое?
– Зик, Надин, рад снова вас видеть.
Зик обменялся с ним рукопожатием.
– Взаимно, мистер Холл.
– Добро пожаловать в Севен-Дайлс. Я, как вам уже известно, главарь мимов на данной территории. Отныне вы члены моего элитного отряда. – Джекс говорил, глядя Зику в глаза, но тайком пытался прочесть его ауру. – Надеюсь, вы проявили должную осторожность, покидая Говер-стрит?
– Все как вы велели. – Внезапно Зик насторожился. – Это что… призрак? Там, в углу.
Джекс обернулся:
– Совершенно верно. Позвольте представить: Питер Клас, голландский живописец. Один из ценнейших наших фантомов. Умер в тысяча шестьсот шестидесятом. Питер, поздоровайся с нашими новыми друзьями.
– Зик пусть с ним любезничает, я устала, – огрызнулась Надин, явно не видя, что дух покойного художника не торопится выполнить приказ. Так она еще и незрячая вдобавок. – Мне нужна отдельная комната. Чтобы никаких соседей. – Она с вызовом посмотрела на Джекса.
На лице босса не отразилось никаких эмоций, только ноздри затрепетали. Плохой знак.
– Будешь жить, где поселят.
Надин ощетинилась.
Предчувствуя бурю, Ник успокаивающе обнял девушку за плечи.
– Разумеется, у тебя будет своя комната, – улыбнулся он, обменявшись со мной выразительным взглядом, – мол, Зику придется постелить на кушетке. – Элиза сейчас этим занимается. Налить тебе чего-нибудь?
– Налить. – Она победно повернулась к Джексу. – Некоторые европейцы знают, как обращаться с дамой.
Джекс скривился будто от пощечины. Ник повел девушку в кухоньку.
– Зенки разуй! Нашла европейца! – прошипел босс ей вслед.
Я не сдержала улыбки:
– Впредь тебя никто не побеспокоит. Положись на меня.
– Спасибо, Пейдж. – Джекс наконец успокоился. – Зик, пойдем в мой кабинет, потолкуем.
Зик двинулся вверх по лестнице, не спуская глаз с Питера, парящего напротив своего последнего шедевра.
Джекс стиснул мою руку и шепнул:
– Видела его лабиринт? Ну как?
– Очень темный и…
– Прекрасно. Все, ни слова больше. – Джекс буквально взлетел по лестнице, попыхивая на бегу сигарой.
Меня оставили в компании трех чемоданов и призрака покойного живописца. При всей моей любви к Питеру, собеседник он был неважный.
Часы показывали половину двенадцатого. Скоро вернется Элиза. С чашечкой свежесваренного кофе я направилась в гостиную, где висела наша гордость – полотно кисти Джона Уильяма Уотерхауса. Женщина в темно-вишневом платье смотрит в хрустальный шар. Джекс отвалил перекупщику
