— Прямо с поля. А тебя мы нашли с клинком, торчащим в горле. Если бы не подобрали, ты бы сгорел, умер, — до того тебя обессилили глейв и яд.
Ну да, Рикет успел меня прикончить. Он так думал, по крайней мере. Я ведь убил Тизарра — очевидно, большого его приятеля.
— Рикет Проныра знал все магические ловушки, расставленные Сегретто и его подельниками, — сказал Бромбак. — Знал он и безопасный путь в логово Сегретто. Он ведь его правая рука… тут,
Другими словами, до того, как вы принялись зондировать ему мозги.
— Однако изловили и там.
Мэтр Бромбак кивнул.
— Изловили и там — но он удрал прямо с поля во время атаки Чрева на Кустол. Однако же мы заполучили кое-что получше Рикета — тебя.
Я кивнул, залихватски стукнув себя в грудь.
— Точно так. Только я шел к вам добровольно. Но если в Яме ловушки, они прикончат и меня, разве нет?
Бромбак покачал головой.
— Нет. Ты, Джорек, уникум, и сам знаешь это. Ловушки — магические, а магия почти не причиняет вреда твоему телу. Пока ты лежал бездыханным, мы провели над тобой множество… экспериментов! Ты пройдешь сквозь все капканы Сегретто как нож сквозь масло. Пройдешь центральным путем Ямы и убьешь Сегретто. Наша гвардия и мы пойдем следом. Ловушки, ранее умерщвлявшие наших магов и солдат, будут разряжены — ты разрядишь их, Джорек! Ты разрядишь их для нас!
Черт подери, мать твою, вот это блин расклад!
Тиха Громов немедленно захотел уменьшиться до размеров своего прежнего роста, отрастить крылья, сигануть в окно и улететь. Однако я все-таки пообтерся в этом мире, да и в своем был делан не совсем пальцем. Я не стал орать и прыгать, изобразил на своем новом лице кривую и без меры циничную улыбку конченой мрази.
— Резонно, Бромбак. Знаю, что я
Они не возражали. Я стал
— А чем же так знаменит этот Сегретто? Я, признаться, слышал о нем еще в баронстве Урхолио. Говорят, он обучает бездомных деток? Как… — чуть не сказал «самаритянин». — Как бескорыстный… э-э-э… благотворитель? К чему он это все… э-э… затеял?
Они набычились — все, одновременно. Переглянулись — мол, стоит ли доверять мне такую информацию. Молча — глазами — выдали мне пропуск.
Заговорил Ормазар:
— Сегретто побывал в Чреве. Надышался там… глейвом. Глейв суть дыхание чужого мира, до сих пор не познанное нами в полной мере… Глейв творит чудовищные метаморфозы с душой и плотью смертных… и бессмертных тоже… Но не всех это касается. Некоторые — и их единицы — невосприимчивы к глейву. А иные — их ничтожно мало, после отравления глейвом получают усиление… некоторых иных качеств… Мыслительные способности и… — тут он сказал, как сплюнул, —
— То есть Сегретто, говоря прямо, изменился в
Лицо мастер-мага затвердело. Я тут же, чтобы не заподозрил чего дурного, хохотнул глумливо, мол, все свои, чего там, и Ормазар сразу расслабился. Я, кажется, поймал мелодию, чтобы играть на струнах его души.
— Он стал другим. Опасным. Послание, кое он нам направил, обосновавшись в Яме, звучало просто: «Я вас уничтожу. Я полностью переделаю этот сгнивший мир». Я резко отвернулся к окну, надеясь, что выражение моего лица не заметят. Вместо минуса — плюс, надо же! Дыхание ада, в котором пребывает Маэт, произвело на свет что-то наподобие боевого ангела, решившего повернуть мир в сторону справедливости.
Переделать этот сгнивший мир — да не об этом ли мечтает каждый нормальный человек? Только рычагов влияния, сил у него нет, а глупая присказка «Изменись сам, стань лучше — и мир вокруг тебя изменится» на самом деле глубоко лжива. Мир категорически отказывается меняться. Если ты становишься слабее, добрее — мир, заполненный хищниками, начинает тебя жрать. Добро — слишком тонкая штука, его необходимо выдавать в хищный мир дозированно, и то, лишь тогда, когда ты сам — что-то вроде сильного и пофигистичного медведя, которому прочие хищники — не указ.