Травинка оказалась прочней каната. Скрежеща зубами, я перепиливал ее волокна больше минуты. Наконец освободился из плена, совершенно затупив лезвие топорика. Колючка так и осталась в подметке. Чертов сорняк! Угораздило же его вырасти здесь! Кругом трава как трава, а… Я огляделся. Там, откуда я пришел, и вправду была трава, а вот впереди, метрах в двадцати, среди зелени я различил еще один серый островок.
— Проклятье! Это же самая настоящая ловушка для овец! — Я представил, как овцы цепляются губами за колючки, как жалобно блеют, пытаясь вырваться. И вырываются, оставляя на колючках куски мяса. Или какой-нибудь дикий зверь — лиса или волк, ночью попадает в естественный капкан, устроенный природой. Колючки вонзаются в лапы, влезают под шкуру… Бр-р! В любом случае, земли с такой приятной травкой не пригодны для выпаса скота.
Я передернул плечами. Когда увижу людей, то спрошу их об этом. Когда увижу… Предчувствие чего-то скверного зашевелилось в душе. Чего-то очень скверного. Я поежился. Потом бросил:
— А, пошло оно все в jopu! — и двинулся в путь.
20
Душно… А как хочется пить! Пыхтя, я взбирался по отлогому скату. Мешок колотился о плечо, плащ лежал на груди тяжким грузом. Чертова жара! А на небе — ни облачка. Одно радует: белесая дымка, оставшаяся от тумана, рассеивает солнечные лучи, и они не опаливают кожу. И это хорошо, шляпу-то я потерял. Но все равно, впечатление такое, что сидишь в парилке. Только к парилке обычно прилагаются бассейн и холодное пиво. Вот сейчас — конкретно сейчас — я бы не отказался пропустить пару кружек, а потом кемарнуть часа три или четыре. Ан шиш, клятва несет меня вперед.
Я выругался и, выпятив подбородок, вскарабкался на гребень холма. Ау-у-у, люди, где вы? Может, хоть кто-то остался, чудищ не испугался?
Где-где люди — а вон, внизу, под холмом у реки — горстка домов, обнесенных частоколом. Не деревня, хутор. Ну и кто сказал, что Сумрачье — необитаемо? Пугают своей Корналией, не суйся, мол, дальше границы. А вот черта с два, пройду Корналию насквозь до самого Кустола и ничего со мной не случится!
Бодрой трусцой я помчался к людям, можно сказать, распахнув объятия. Хутор встретил молчанием. То есть кроме шума текущей воды я не услышал вообще ничего. Ни людских голосов, ни квохтанья кур, ни собачьего лая. Над печными трубами не вьются дымки… Я замедлил шаги. До частокола метров двадцать… Так, ясно — людей тут нет. Да и нелюдей — тоже.
Ушли… Вопрос: как давно? И откуда это давящее чувство, что я не один, что рядом находится кто-то…
Я прикрыл глаза, повел носом. Ни одного теплового пятна не засек. А может, синестезия моя временно ослепла.
Все осмотрю, но сначала — утолю жажду. Инстинкт выживания Джорека сам выстраивал приоритеты. Я сошел к реке, устроился на толстом покореженном корне ольхи и быстро напился, зачерпывая горстью и не отрывая взгляда от частокола. Тепловатая вода имела необычный, достаточно скверный привкус, словно где-то выше по течению в реку скинули цистерну с прелым зерном. Я даже не стал наполнять флягу. Хм. Возможно, выше находится заболоченный участок? Или семейка бобров устроила запруду, вот вода и застаивается.
Я передернул плечами: «Загадки!» С тех пор как оказался в этом мире, я собираю загадки полными горстями и не получаю ни одного ответа. Ненавижу играть роль слепого котенка!
Ярость начала подниматься в груди, но я подавил ее, стиснув кулаки. Спокойствие. Только спокойствие. Сейчас произведу осмотр на месте. Может, на хуторе удастся найти какую-нибудь пищу.
Я бросил взгляд на тот берег. Полоса глянцевитой гальки, несколько валунов поблескивают капельками росы. Клонятся к воде ивы. За береговой кручей угадывается низинка, а дальше — снова поднимаются холмы, голубовато-серые в душном безветрии; над их гребнями вьются клочья тумана. Плешины лугов, перелески… Там и тут — стальные пятна травы убийцы. Ладно, положим — в Сумрачье
Тут птицы не поют, ага. И собаки не лают. И коровы, что характерно, не мычат.
— Останусь я сегодня без обеда… — Собственный голос показался гулким и каким-то невнятным. И нарочито громким.
