Стогнер даже не поднял головы.
— Один не разбился! — прошипел Осмен. — Воренок, твою…
Коротышка раздвинул плечами солдат и выстрелил навскидку. Стрела разбила фонарь, одновременно с этим сверху простучали шаги, и пылающая стрела сорвалась вниз, в лужу тускло блестящего масла, что растеклось под брюхом чудовища. Желтый огонь лизнул брюхо стогнера, опутал его лапы, и сразу же сверху на его плечи сверкающими болидами упали еще три фонаря, освобожденные из стальных коробов. Один отскочил, но два лопнули где-то там, в пучине глейва, и растекшееся масло мгновенно вспыхнуло, расчертив монстра сверкающими огненными лентами.
Миг — пару заполошных вздохов, несколько ударов сердца — ничего не происходило.
А потом тварь завизжала, тонко, надрывно, как подыхающий крысенок. Вскочила, взмахнула лапами-руками, роняя с мохнатых пальцев огненные брызги и распространяя острую серную вонь. Глейв вскипел, охватил стогнера мутным серым коконом, сквозь который рвалось безжалостное пламя. Лишь голова не была охвачена огнем, и все так же вились над нею гнусные завитки…
Хорошо маслице! А если бы мы хлопнулись на бок? Одно воспоминание осталось бы о Джореке по прозвищу Лис и его недругах!
Щелкнули арбалеты. Я прорвался вперед, выставив ногу, коротко размахнулся и, сокрушив торцом древка чью-то переносицу (вопль «Мой нос, скотина!» долго стоял в ушах), метнул копье, целя в брюхо чудовища. Метнул, приложив все немалые силы Джорека.
Копье глубоко вонзилось в пылающее чрево, застряло там, покачиваясь. А из мерцающей тьмы за спиной стогнера вдруг вылетел залитый кровью всадник и на всем скаку всадил пику в затылок бестии.
Вопреки моим ожиданиями, стогнер не рухнул мордой вниз, — взвыв, горящая тварь упала на лапы, нанизав себя на мое копье, и побежала, вихляя, часто перебирая конечностями и сотрясая землю, туда, где крутым валом до самого неба поднималась серовато-желтая стена глейва. Копье, что торчало из ее затылка, мотылялось при беге, как пика пораженного матадором быка.
Рядом вздохнул коротышка.
— Ну, мы пролили свет на стогнера, можно сказать!
Солдаты нервно рассмеялись.
Я не стал больше глазеть, — огонь подбирается к повозке, вот-вот вспыхнет масло от разбившихся фонарей, — ринулся внутрь, схватил Архея и выволок на свет божий. Солдаты тем временем выносили оружие. Не работал один Рикет: отойдя в сторону, он, улыбаясь, смотрел на суету, сложив на груди тонкие руки.
Всадник объехал повозку, перекликнулся с Торке. Вернулся, придержал коня. Это была Вако, словно искупавшаяся в алой краске, без шлема, без кирасы и, кажется, без скальпа. Конь ее выглядел не лучше: кожаный капюшон пропал, из рваных дыр на шее вытекают кровавые ручьи.
— Мрак! Глейв взбесился! Тварей больше, чем в прошлый раз! К городу пока не пробиться… А у нас… Две сорвались, одна сломала ногу. Моя ранена и скоро околеет. Значит, один с половиной конь на восьмерых. — Она сплюнула мне под ноги кровавым сгустком и указала куда-то во тьму. — Лейн, Осмен, Торке, Башка, здесь оставаться опасно. Постараемся добраться до Судного Дерева. Укрепимся там. Воренка приказали взять живым, а вот про этого генерал ничего не сказал. — Пронзительные, залитые кровью глаза остановились на мне. Вако моргнула, на миг болевой спазм исказил ее мужиковатое лицо. — Значит, человече, быть тебе на острие нашей обороны.
Кто там говорил, что некрасивые бабы сплошь — мужененавистницы, а? Вы были правы, черти!
Сумрак за моим плечом разродился саркастическим смешком. И тихим, предназначенным только любезному Джореку вопросом коротышки:
— Выживешь, умник?
30
Надо же, чтобы так не везло! Да я наверняка самый невезучий человек в этом мире и в том! Или нелюдь — уже плевать, кто я. Меч сломал, вляпался по самую шею в такое дерьмо, что не отмыться вовек. Убийца, мразь, ублюдок — и все это мой Джорек. Приятно познакомиться, улыбнитесь перед тем, как я вас прирежу! Ах да, погодите — не умирайте. Меня убьют раньше. Я же теперь — на острие обороны против инфернальных тварей. Приятно познакомиться — Джорек-Почти-Бессмертный, ага.
— Этого тебе нести, — Вако махнула рукой на неподвижное тело оккультиста.
Ну да, еще один захребетник. Снова меня низводят до уровня вьючного скота. Не слишком ли на сегодня? И вообще, где гендерное равенство? Ладно, мужик ворчит, но делает — на то он и мужик.
Я закинул на плечи колдунишку. Качнулся, но устоял. В другое время да в таком могучем теле я запросто пронес бы этого ханурика километров десять и не запыхался. Ну а теперь — что говорить? — нужно молиться всем богам, чтобы не загреметь носом. Если потеряю сознание, меня бросят на поживу илотам и лярвам. И вперед, сбивая хлипкие подошвы сапог о каменистую почву. В рваной одежде, с ознобом, который окутал тело. С заразой, ползущей по
