— Если Сегретто такой ухарь, почему не поможет придушить Чрево? Отбить атаку на Кустол?
Лицо Рикета на мгновение застыло. Затем он сказал:
— Сегретто блюдет свои интересы. Ну а дети, бездомные, которых он похищает… Бред это все. Дети сами к нему идут…
О как! Чудится мне или нет — в голосе твоем, Рикет, звучит боль. И ни единой глумливой нотки я что-то не слышу. Только глухая ничем не заглушаемая боль.
— Хых… зачем же дети к нему идут?
Рикет ответил, глядя перед собой:
— У Сегретто приют. И школа.
Вот это поворот!
— Чему же он их учит?
— Тебе не все ли равно, Лис? Новой жизни. Совести. Понимаешь, как это сложно — учить совести?
Я успел изумиться, но не успел спросить, что же это за новая жизнь и совесть такая и как ей можно научить, ибо брат Архей взвыл:
— Я шалунишка! Шалун! Мальчиком я заглядывал девочкам под юбки!
Проныра ухмыльнулся, лицо и взгляд вновь стали глумливы: ни дать ни взять — инкарнация бога Локи. В его руке оказался клочок ткани. Неслышной тенью он мелькнул справа, и тело брата Архея на миг потяжело.
— Умп-ф… ф-ф-ф…
— Спасибо не говори, Лис. Я по дружбе. И не сипи так, а то и правда ежика родишь.
Да шел бы ты, недомерок. Плод страсти кабана и лягушки. Мы еще посмотрим, кто из нас двоих родит ежа.
Я потупил взгляд. Под ногами была темная растрескавшаяся земля. Она кренилась, вращалась, казалось, еще шаг — и она бросится мне в лицо. Асфальт борзый, сволочь, угу, как в том анекдоте про алкоголика. Каждый шаг отзывался в груди легким покалыванием. А все тело окутал озноб, поганый, лишающий остатков тепла озноб, примета магической болезни, которая способна сотворить из меня… Илота? Лярву? Живоглота? Или стогнера? В любом случае, если верить словам прощелыги, я останусь без души. Без своей, Тихи Громова, души, не такой уж и скверной, надо признаться, да что там — просто нормальной человеческой души, которую без спроса запихнули в тело двухметрового облома, как выяснилось — преступника самой омерзительной породы. Дерьмо! Надо бы хуже — да некуда! Попал, что называется. Нет, чтобы засунули меня в тело нормального человека, желательно — короля, или там наследника престола, или крутого чародея, так фиг вам. Попал Тиха, попал! А все люди, что встречаются на моем пути, похоже, имеют на меня зуб или знают обо мне-Джореке такое, чего я сам не знаю, ведать не ведаю, да и, похоже, не хочу ведать! Мне бы забиться в какую-то пещеру, в глухом медвежьем углу, пересидеть и остаться там на вечном поселении, лечить зверушек, если только зверушки не схарчат меня раньше… Чертовы мысли труса! Нет, выберусь, выкарабкаюсь, зубами, если надо будет, раздеру врагов, прорвусь к нормальной жизни! И найду тех, кто вселил меня… И плохо им будет. Во всяком случае, куда хуже, чем мне сейчас.
Я заскрипел зубами. Рикет, шедший сбоку крадущимся шагом, в притворном изумлении отшатнулся.
— Суров, Лис!
Ага, это ты меня еще плохо знаешь, деточка. Тиха Громов добряк, но если его довести, своими новыми руками тебе голову открутит. Крэнк! Йорик отправил меня на убийство Авриса Сегретто, связав какой-то неведомой клятвой, коротышка обманул, государь пытался сожрать. Да не забыть еще красноглазого пса, который просеял мой разум, как через сито. И громолет, расстрелявший меня из болтеров. И голема. И Душелова, который неизвестно как выглядит, но — вот-вот должен настичь и предать лютой казни после неизвестного, но назначенного мне дела. А, и убийство государя, как венец всему. Убийство, ведущее на плаху! Редкая цепочка злоключений и неудач. Интересно, кому на небесах стукнуло в голову отмерить мне столько несчастий? Может, страданиями я искупаю грехи Джорека? Точно-точно, а финальная точка искупления — смерть. На плахе или от рук чудовищ, какая, в сущности, разница? Я приглушенно зарычал. Рикет зыркнул на меня и благоразумно поотстал. Чует опасность, мелкий подонок!
А что это за предназначение, о котором трепался лысый подранок? Небось, тоже послано мне во искупление, а? Или же — и оно, и все, что со мной случилось — просто цепочка случайностей? Ну нет. Это скорее похоже на спланированную игру судьбы, ломающую мою волю. Ведь сдавшийся человек — мертвец, и этот закон не отменить ни одному королю.
Улыбка раздвинула мои спекшиеся губы. Сдаться — это расписаться в собственной слабости. А я кто угодно, но только не слабак. Я сильный — и не только физически. И теперь уже не совсем легкий. Я еще побарахтаюсь. Мозги Тихи Громова и мощь Джорека помогут! А насчет судьбы и рока — об этом можно подумать как-нибудь потом. А оно будет, это потом. Обязательно.
— Умпф… п-ф-ф… — неугомонный Архей силился выплюнуть кляп.
— Веселей, остроухий! — снова пристал коротыш. — Мы уже скоро будем на месте. А правда… Все хотел спросить тебя… Уточнить один момент… Так вот, правда, что ты в Верморе после грабежа ювелира Маркюса, отбиваясь от стражи, убил десять человек и двух яджей?
О боги! Небо! Вселенная! Я не хочу больше слышать про собственные преступления! И часовню я развалил? Да пошли вы!
— Тебя повязали на пристани, ты прятался среди складов, резал ножиками стражу, прыгая с крыш, коли б не сеть, что на тебя бросили, говорят, так
