приговаривая:
Табита протянула руку к воображаемому пирогу. Мер пирог не понравился; она так и сказала после первого воображаемого укуса. Табита предпочитала, чтобы ее называли «Табс», потому что так, по ее мнению, было забавнее. Мария требовала, чтобы все называли ее «Мер», по причинам, о которых Эми и Джеку приходилось лишь догадываться.
Джек, прищурившись, подозрительно взглянул на дочерей.
– А ну-ка постойте, маленькие негодницы! Неужели вы добавили в этот чай жидких слоновьих какашек?
Девочки завизжали, откинув головы и покачиваясь в своих креслицах.
– Нет, папа, – сказала Табс. – Это не слоновьи, а обезьяньи какашки. Ты, как всегда, все перепутал.
Джек поставил чашку на стол, делая вид, что сильно рассердился, затем скрестил на груди руки и принялся энергично качать головой. Девчонки были от него без ума…
Эми вдруг поняла, что густые волосы у Табс заплетены в длинные косички. Раньше она никогда не носила так свои волосы. Она всегда расчесывала их вниз – как у Мер. Обе унаследовали длинные волосы Эми, а локоны – как у ее мужа – были им не свойственны.
– Табита, милая, твои волосы просто великолепны.
– Спасибо, мамочка, – ответила дочь и сделала воображаемый глоток.
– Ты сделала такую прическу сегодня специально для нашей вечеринки?
Мер засмеялась и указала на Табс пальцем.
–
Табс уселась, опустив голову. Она выглядела немного удрученной.
– Мер, – проговорил Джек, – так нехорошо…
Девочка не поняла намека.
– Но мама даже
Эми хлопнула ладонью о стол, и раздался звон чашек с блюдцами.
– Мер! Прекрати сейчас же!
Глаза Мер расширились. Она сжалась в кресле.
Сердитый тон Эми отозвался эхом в ее собственных ушах. Она говорила с Мер не как мать с дочерью, а скорее как начальник полиции с подчиненным. Эми ненавидела себя в такие моменты: разве она не в силах подавить в себе полицейского и остаться просто матерью – хотя бы на несколько минут?
Табс внезапно встала и швырнула чайную чашку через всю комнату. Та бесшумно упала на кровать.
– Ты не
Табс выбежала из комнаты, ее платьице тихо шелестело в коридоре. Джек встал, снял свою цветочную шляпу и бросил ее на стол, после чего поспешил за убежавшей дочерью. Муж должен будет успокоить ее, а тем временем Эми предстоял разговор с Мер.
– Мария, девочка, мне, конечно, не следовало так кричать.
Глаза маленькой девочки сузились, в них мелькнули злые огоньки.
– Не называй меня так! Мне нравится Мер. Почему она ушла и все испортила? А вот почему: мы почти никогда тебя не видим, мама.
– Знаю, милая, но и вы должны понять, что мамина работа…
В этот момент телефон Эми издал особый звук: три гудка, три паузы, снова три гудка. Это был сигнал SOS. Этот сигнал мог поступить только от одного человека.
Она взяла телефон. На экране высветилась переданная ей фотография. Знакомое крыльцо… И два человека, ожидающие у закрытой двери.
Пукки Чанг и Брайан Клаузер.
Фотография сопровождалась текстовым сообщением:
ОНИ УЖЕ НАВЕДАЛИСЬ К ОЛДЕРУ. ЗАЙМИСЬ ИМИ.
Эми почувствовала, что теряет самообладание. Она же
До того, как начались убийства подростков из шайки «БойКо», Робертсон хотел посвятить Брайана и Пукки в суть дела и все им рассказать. Эми запретила это делать, посчитав, опираясь на собственные предчувствия, что эти люди едва ли смогут правильно разобраться в столь неоднозначной ситуации. Картинка, которую передал ей Эриксон, демонстрировала – притом весьма недвусмысленно, – что предчувствия ее все-таки не обманули: Брайан и Пукки были, безусловно, лучшими инспекторами в полиции Сан-Франциско, но при этом самыми неуправляемыми…
