И не напрасно! Он ухватил краем глаза, что вездесущий пан Бубновский на миг выглянул из-за угла. Стоял он совсем неподалеку, и Васильцев стремительными шагами направился к нему. В этом было, конечно, и некоторое озорство, но и допускать, чтобы здесь торчал сейчас этот «бубновый», не следовало.
Смыться пан не успел или не собирался. Когда Юрий приблизился, он расплылся в заискивающей улыбке:
– Приветствую господина журналиста, – приподняв шляпу, на своем плохом немецком сказал он. – Вацлав Бубновский не забывает добра.
– И следите за мной тоже из самых добрых побуждений? – спросил Васильцев.
Вдруг захотелось отвесить этому пану основательного леща. А что? В этом даже был определенный резон. Конечно, Слепченко, если это он, даже с «невидимкой» Полиной легко бы расправился, а он, Васильцев, был в своей группе в смысле физической подготовки наиболее слабым звеном. Однако проявить себя во всей красе означало бы для «Гедзя бубнового» провалить все дело.
– Никак нет, господин журналист, – залепетал пан, – и не думал за вами следить!
– И стреляли в меня вчера, помня мою доброту? – наседал на него Юрий.
– В вас?! Матка боска, да нет же, конечно же, нет!
Тут он, пожалуй, говорил правду: уж чего не нужно было делать Слепню – так это убивать его, Юрия.
– Я не в вас, – продолжал лепетать Бубновский… – Хотя это, конечно, тоже преступление, но я надеюсь на великодушие пана журналиста. Ясновельможный пан – граф, а значит, благородный человек!
– И в кого же вы тогда стреляли?
– Разумеется, в этого, пся крев, обер-лейтенанта. Там, в ресторане, он публично унизил меня. Он и вашу даму пытался унизить, и вы, ваше сиятельство, хорошо его наказали, но ясновельможный пан мог себе это позволить. Я, однако, тоже происхожу из шляхтичей, а настоящий шляхтич не прощает обидчика. Если я не убил его, то все равно убью!
Что ж, в это Юрий как раз мог поверить. Слепень, говорят, тоже мстительный, а ликвидация «братишки Ганса» никак не срывала ход нынешней операции. Но и за ним, за Юрием, этот пан сейчас, безусловно, следил, чего нельзя было допускать.
Бубновский, глядя просительно, взял его за рукав:
– Ведь ясновельможный пан не выдаст меня? Так?..
– Не сметь ко мне прикасаться! – вскричал Васильцев, как и следовало поступить арийцу и графу. «А это тебе – за Афанасия! Пока – небольшой аванс», – подумал он и влепил-таки пану шляхтичу звонкого леща.
Бубновский отпрянул, глаза его вспыхнули ненавистью. Было видно, что если выпадет случай, то этот убьет не раздумывая. Сейчас это Юрия мало тревожило. Коли это был Слепень, то в любом случае наивно ждать от него пощады, в особенности после того, как Полина нащупала «Кощеево сердце». Знал бы он еще, откуда золотишко, лежащее у него, у Юрия, в кармане!..
Мимо проезжал отряд мотоциклистов в форме СС. Юрий остановил их, показал свое удостоверение и приказал:
– Арестуйте-ка этого «пшека» и подержите до моих дальнейших распоряжений.
Через минуту Бубновского уже увозили в коляске мотоцикла. Теперь можно было смело приближаться к «ремонтеру швейных машинок».
– Ыш абарак бузык, – произнес он, подойдя.
Никакого глаза на пузе у «ремонтера» явно не имелось. Он снял очки, посмотрел на Юрия вполне зрячими глазами и затем свистнул в два пальца. Сразу из-за угла подкатило авто?, какой-то маленький замызганный «опель-кадет», с совершенно целыми, только никогда не мытыми окнами. И у горбуна-водителя горбик был так себе, вполне божеский. Да, помойная знать тут, в Варшаве, была не чета московской: по их понятиям, должно быть, второго или даже третьего сорта.
Глаза Юрию, как и там, в Москве, завязали, и машина тронулась в путь.
По городу особо не кружили, а почти сразу въехали в туннель, что Юрий понял по смрадному запаху. Туннель тоже был весьма короткий, путь по нему занял не больше десяти минут. Потом смрад немного развеялся, отчего Юрий заключил, что они въезжают в тронную залу. Здесь с его глаз сняли повязку.
Коптило несколько факелов, прикрепленных к серым цементным стенам, в помине не было той ослепительной иллюминации, которой встречало его обиталище Луки и Фомы. Юрий с трудом смог различить трон в конце залы, на котором восседало горбатое существо, одетое в клетчатый штатский костюмчик. Горб у существа тоже имелся – но какое там сравнение с тем фантасмагорическим горбом Луки! Юрий знал, что здешние монархи находились в вассальной зависимости от «москвичей», но именовали себя так же гордо: король нищих Сигизмунд и император помоек Венцеслав; его удивило, что сейчас в зале стоит лишь один трон, украшенный одноглавым польским орлом с короной, и на нем восседает монарх в единственном числе. Судя по горбу, то был Сигизмунд с трехзначным номером, король варшавских нищих.
По обе стороны от его величества выстроилась здешняя «шляхта» в очень потрепанных камзолах, с саблями на боку, в которых Васильцев распознал картонные игрушки, которые покупал ему в детстве отец. Опять же – никакого сравнения с вооруженной алебардами гвардией карликов-евнухов во главе с доблестным Вонмигласом.
