без меня в Убежище не выжить, а значит, подыхать я не имею права. А ответы я со временем получу. Или выбью. Так или иначе…»
От обиды мне хочется выть. Боль щемит сердце. Но мысли о Маше придают мне сил. Дойти до Убежища без амуниции, оружия, припасов я и не надеюсь. Нужно дойти до «Точки», так мы называем сельхозмашиностроительный завод имени Ухтомского. Он здесь недалеко – в Люберцах. Там есть бомбарь, в котором мы давным-давно оборудовали хорошо законспирированный схрон. Это я настоял его сделать, как чувствовал, что пригодится. Не думаю, что за эти годы кто-то нашел его. По крайней мере, от ребят я такого не слышал. Конечно, многим там не разживешься – «ништяков» не густо, но запасной ОЗК и оружие там есть. Вот только со жратвой проблема, но в моем положении глупо привередничать. Главное – дойти до завода.
Надеюсь, каннибалы уже ушли. По крайней мере, криков раненых не слышно. Таких они забирают с собой, и не для того чтобы вылечить, зачем еде пропадать? Поднатуживаюсь и, обдирая ткань ОЗК, рывками выползаю из «склепа» наружу. Чувствую, как кожу лица жалит обжигающе холодный ветер. Значит, противогаз порван. Ощупываю его. Так и есть, дырища. Хорошо хоть линзы целы. Залепить мне его нечем. Все «ништяки» похоронены под завалами. Впрочем, НЗ с собой. Пошарив в верхнем кармане разгрузки, достаю жестяную коробочку с замалеванным на ней красным маркером черепом – так сказать, аптечка последней необходимости. Открываю ее. Внутри коробочка разделена на небольшие отсеки. В каждом свое средство. Руки плохо слушаются, снимаю перчатку, с трудом нащупываю содержимое.
«Так, – я перекатываю подушечками пальцев круглые таблетки. – Эти беленькие пойдут первыми».
Задерживаю дыхание, рывком снимаю противогаз. Закидываю «бэху» в рот, тщательно пережевываю радиопротектор, пока на зубах не начинает скрипеть порошок, и сглатываю. Добавляю еще две таблетки. Натягиваю противогаз.
«Интересно, какая у меня доза? Явно немалая, надо подстраховаться. Хорошо, что перед выходом из Убежища мы приняли «семьдесят седьмые»,[2] теперь шансы выжить существенно возрастают. Если совсем худо станет, то еще «писишка»[3] есть. Врешь! Нас так просто не возьмешь!»
Вот они, привилегии чистильщиков. Представляю, сколько стоит это богатство, и какой ценой оно было собрано по складам. Правда, просрочено все, но вроде Хирург говорил, что при очень низкой температуре срок хранения увеличивается. Главное верить в это… Правда, и «допы» не помешают, а то не дойду. Пошарив в коробочке, достаю вытянутый цилиндрик. Раскручиваю его. У меня в руках оказываются две одинаковые половинки, за исключением того, что в одну вставлена игла. Не мешкая колю «первач», как мы его называем, в бедро, выдавливая поршнем ударную дозу, все, до последней капли.
Метамфетамин действует быстро и жестко. Внутри меня словно вспыхивает пламя. Чувствую, как по телу распространяется упругая волна энергии. Боль и изнеможение отступают. Зрение и слух обостряются. Кажется, что теперь мне по силам заколачивать кулаками гвозди. Теперь я – зверь в этом позабытом богом мире.
Поднимаюсь и, замотав вокруг головы оторванный рукав маскхалата, делаю глубокий вдох. Скалюсь под маской противогаза улыбкой мертвеца и, хромая, иду в ночь.
Глава 3
Знак
– Цербер! Ты где? – голос Эльзы подхватывает пробирающий до костей ветер. Опираясь на клюку и оставив у подножия завала котомку, старуха с трудом взбирается на нагромождение из бетонных блоков и стальных конструкций и, застыв, осматривает с импровизированного постамента разрушенный торговый центр.
– Неужели завалило?! – шепчет старуха. – Нет, не может быть! Цербер!
Услышав за спиной тихий шорох, Эльза поспешно поворачивается. Ее взгляд падает на странное существо размером с бульдога, стоящее метрах в пяти от нее. Тварь, покрытая серо-белой густой шерстью, привстает на задних, выгнутых в обратную сторону в коленном суставе, лапах. Морда мутанта покрыта черными рогообразными наростами. Пасть разевается, видны острые иглы зубов и клыки, торчащие наружу. Налитые кровью, огромные, чуть ли не в полморды, глаза буравят старуху. Нос твари втягивает воздух. Длинные уши, закинутые за спину, чуть подрагивают, поворачиваясь из стороны в сторону, улавливая малейшие звуки.
Эльза, не сводя взгляда с прыгуна, медленно, стараясь не привлекать внимание твари, нащупывает под плащом «обрез».
«Черт, крупный какой, – думает старуха, слыша, как низко рычит мутант. – Вожак? Своих зовешь? Вы же обычно большими стаями ходите, чтобы собаки или волкособы не задрали, – продолжает размышлять Эльза. – Где остальные?»
Старуха знает, что достаточно сделать одно резкое движение, и тварь прыгнет. Понимая, что выхватить оружие и выстрелить она не успеет, Эльза решает палить через плащ. Тем временем, прыгун подбирает задними лапами снег. Передние, трехпалые, лапы сгибаются в локтях. Острые, похожие на серпы когти впиваются в лед.
Мутант прыгает. Одновременно грохочет выстрел. Дробь рвет полу плаща и впивается в грудь прыгуна, сбивая его на лету. Окровавленная тварь отчаянно верещит, катается по снегу, пытается подняться. Эльза, кряхтя, подходит к прыгуну и, вытащив обрез, в упор стреляет в него. Заряд дроби разносит башку твари.
– Вот и допрыгался, – говорит старуха, озираясь по сторонам. – Кому-то еды подвалило.
