И пока мои губы беззвучно шепчут: «Пять… четыре… три…», я вижу, как из мрака ко мне тянутся руки мертвецов. Они ждут меня. Серые тени, что-то шепча, встают за мной. Все те, кто сгинул, перейдя незримую черту меж двух миров. Живые там и мертвые здесь. Они дают мне силы довести начатое до конца. Смерть милосердна. Не надо слов, просто помните обо мне. Ведь пока живы воспоминания, дышу и я.
– Один…
Глава 5
Падший
– Не-ет! – мой вопль уносится под потолок бомбоубежища.
За мгновение до взрыва я чувствую, как сильные руки, выворачивая плечевые суставы, сдергивают с меня рюкзак. Я словно вижу, как запал, догорев, поджигает основной заряд и мучительно медленно (почему?!) рубленое тело «эфки» начинает вспухать, готовясь разродиться стальной сечью.
Краем глаза замечаю, что отброшенный в дальний угол «бомбаря» рюкзак накрывают собой каннибалы. Одновременно пять или шесть людоедов валятся на меня с Расчленителем.
Погребенный под их телами, я слышу, как вопли потрошителей заглушаются гулким раскатом взрыва. Даже сквозь плотно сжатые веки проникает огненный всполох. В следующую секунду я точно получаю кувалдой по голове. Боль, медный привкус во рту, звон в ушах. Летя куда-то в окружении окровавленных тел, я проваливаюсь в бездну.
Внезапно, появившись из сумрака кошмара, надо мной склоняется окровавленная харя Расчленителя – и это последнее, что я помню, прежде чем тьма заключает меня в свои объятия…
В железную дверь отсека под номером «три» тихо, но настойчиво стучат.
– Игорь Владимирович! – слышится из-за нее.
Колесников, тихо матерясь, с трудом отрывает от сложенных на деревянном столе рук бритую, похожую на бильярдный шар голову. Он тупо смотрит в пространство, отмечая про себя, что просыпаться с каждым разом становится все труднее.
Колесникову уже под шестьдесят, но, несмотря на годы, хватку, а главное силу, он не растерял. Любой желающий может убедиться, что, несмотря на выпирающий из-под «афганки» живот, пудовые кулаки Бати все так же крепки, а назвать его «дедом» или «стариком» никому в Убежище и в голову не придет. Разве только глубокие морщины избороздили его лицо, но взгляд у Колесникова все такой же: цепкий, внимательный, настороженный, как и двадцать лет назад.
Батя растирает виски, разгоняя остатки сна. Перед его глазами все та же убогая комнатенка со стенами, обклеенными пожелтевшими газетами и вырезками из журналов. Взгляд Колесникова фокусируется на выцветших фотообоях с изображением леса – давнем подарке поисковиков.
Он протягивает руку, точно цепляясь за ускользающий момент – картину, где, уверенно пробиваясь между каменных глыб, бежит поток с обжигающе ледяной водой.
Батя почти слышит журчанье ручья, щебет птиц. Он глубоко вдыхает, словно пытаясь наполнить легкие утренней свежестью, но вместо этого его нос улавливает запах гнили и сырости.
Очередной мираж из мира снов плавно переходит в мир настоящего – когда думаешь, как прожить еще один день и не сдохнуть. А серые тени, восставшие из потустороннего мира, оборачиваются изможденными лицами мужчин и женщин, детей и стариков с бледной кожей, напоминающей тонкий пергамент, натянутый на оскаленные черепа.
Сложнее всего видеть их глаза. Пустые глаза осознавших, что дальше – только смерть. Еще живые, но уже превратившиеся в мертвецов, обреченных гнить в этом подземье…
Стук повторяется, на этот раз громче. Протерев тыльной стороной ладони красные, воспаленные глаза, Колесников тяжело смотрит на дверь, точно желая испепелить взглядом незваного гостя, осмелившегося нарушить глубокий сон, больше похожий на забытье.
– Игорь Владимирович! Это я… – конец фразы тонет в шуме легкой возни. – Да отстань ты! – глухо доносится из-за двери. – Разрешите войти?
– Чтоб тебя, Арсеньев! – зычно отзывается Колесников, узнав по голосу начальника СБ Убежища. Батя опирается кулаками на стол. – Ведь просил же – не беспокоить! Обожди!
Встав и затянув расслабленный ремень, Колесников, чуть покачиваясь, оправляет куртку. Затем, заметив на столе россыпь бледно-розовых таблеток, смахивает их в открытый ящик стола.
«Нечего им знать о моих пристрастиях, – мрачно думает Колесников. – А без таблеток теперь уже никуда – не заснуть. А вот морду побрить не помешает».
Батя проводит рукой по седой трехдневной щетине.
– И так сойдет… Заходи!
Дверь отворяется, в проеме появляется фигура чуть сутуловатого мужчины лет тридцати пяти, одетого в потертую «цифру». Перед ним, загораживая проход и корча страшные рожи, влезает парень.
