– А крестьянка может стать горожанкой?
– Зачем? То есть теоретически это возможно, но на практике так никто не делает. А зачем крестьянину куда-то из дома уходить, думать, где взять денег на покупку жилья, на обучение профессии. Еще и налоги платить и учиться читать-писать надо… Любая крестьянка тебе объяснит, что ее жизнь лучше и интереснее, чем у этих суетливых горожанок.
Значит, теоретически возможно. Почему Хокс не мог свою девушку за горожанку выдать? Может, потому, что прошлое его избранницы начнут копать, а дальним родственникам короля жениться на крестьянках запрещено законодательно? Эх, чужой мир – потемки. Понимаю, что чувствую себя уже прилично.
– Попробуем найти мою дверь для речи?
– Давай. Я страхую.
Я в круглой комнате. Ищу ту дверь, которая поможет отправлять словесные сообщения без использования камня связи. Захожу. Офисный стол, на нем большой старинный микрофон на толстой устойчивой подставке. На пробу дую в него, раздается характерное эхо. Так, если следовать аналогии с мольбертом, где-то должна быть рамочка с тем, кому я это буду говорить. И точно, на стене висит пустой портрет. Представляю Коллину, в двух словах благодарю ее за Галу. Чудесная девушка, воспитанная, вежливая, читает вслух внятно, лишних вопросов не задает. С такой учиться одно удовольствие. Коллина говорит, что рада, но просит не орать так громко. Извиняюсь, объясняю, что сейчас как раз идет урок, и я в первый раз до нее без камня связи дотянулась. Хвалит. В голове слабо звучит настойчивый голос Миахольда, будто он уже не первый раз меня зовет: «Ася, все, выходи, все!» Представляю себе Миахольда, четко проговариваю «уже выхожу» и открываю глаза.
Что-то мне совсем нехорошо. Все ощущения наваливаются, как после первого раза с Сейшеем, только хуже. Миахольд ругается на меня сквозь зубы, отпаивает водичкой из ледяного стакана, когда только разжиться успел. Касается, лечит, ругает, опять лечит.
– Прости, пожалуйста, – шепчу я, когда заледенелый язык чуть оттаивает. – Я вышла сразу, как только тебя услышала. Ты долго звал?
– Долго, Ася, – его голос жесткий, недовольный. Но я же не виновата, что не слышала! – Ты должна была выходить сразу, мгновенно. Как только получила сигнал – сразу. Ни секунды лишней, ни доли секунды. А ты зачем-то мне сообщение еще отправила. Это что за безрассудство? Ася, это просто глупость. С магией не шутят. Никогда. В нас это вбивают с рождения, со школы. Во время обучения слушаться беспрекословно! Грань между получилось и умер очень тонка, нас учителя вытаскивали всегда в последний момент, давая шанс справиться самостоятельно. И мы знали, что уж если «выходи», то нет варианта не послушаться. Ты это понимаешь?
– Понимаю… теперь. Прости, пожалуйста, я не знала, что это настолько серьезно, – мне стыдно, правда стыдно. И плохо. Лежу, слезы катятся по вискам, оторвать голову от пола сил нет. – Случилось что-то… непоправимое?
– Не уверен пока… Лежи. Что тебе помогает силы восстановить обычно? Что угодно, быстро?
– Сладкий чай, горячий душ, посмотреть на небо, обнимание.
Миахольд сграбастывает меня в охапку, обнимает всем телом, прижимает к себе. Дышу. Несет на улицу, укладывает в своих руках, и я впиваюсь взглядом в небо над деревьями. Оно всегда завораживает. Сколько же надо мной километров… я улетаю туда, вверх… И теряю ориентацию, падаю вниз, погружаюсь в эту глубокую синеву…
– Поразительно, ты невероятно быстро восстанавливаешься! Но учить тебя – это поседеть раньше времени, – теперь в голосе Миахольда знакомое доброжелательное спокойствие. – На сегодня все, подруга, я тебе кэш вызову. Проводить?
– Не нужно, – слезаю с его колен, осторожно распрямляюсь. Голова еще кружится, колени слабые, но в целом все более-менее прилично.
– Тогда следующий урок через неделю. Не экспериментируй без меня, пожалуйста. Хорошо?
– Хорошо. Спасибо! С меня пирожки или что ты любишь, в качестве извинения.
Миахольд сажает меня в кэш и бурчит, закрывая дверь:
– За такие переживания… Пирог с яблоками и корицей!
Дома я обнаруживаю диверсию: мои лучшие туфли, в которых я была на королевском приеме, подозрительно блестят чем-то жирным. Понадеявшись, что это всего лишь растительное масло, выговариваю шосю все, что о нем думаю. Мой охранник прижимает уши, скалит мелкие зубки и демонстративно поворачивается ко мне хвостом. Это было бы очень убедительно, если бы он не сидел при этом у меня на груди. А так, стоит немного наклониться, бессердечная сила тяжести вынуждает Очень Недовольного Зверя добровольно покинуть насиженный пост, дабы предотвратить унизительное падение. Подхватываю его в ладони, начинаю оправдываться. Мириться все-таки нужно, а то жить под одной крышей с мстительным и умным животным… никакая встроенная уборка дома не поможет.
Сначала я не понимаю, как к нему относиться – вежливо уточняю любую мелочь и даже сомневаюсь, стоит ли при нем переодеваться. Но наблюдения показывают, что шось все-таки зверь, пусть и умный. Понимает почти все, что я говорю, но только бытовую речь, абстрактные понятия не для него. Владеет несколькими жестами – да, нет, хочу-дай, поиграй со мной. В основном же ведет себя как обычный домашний питомец: играет со своим хвостом и пожертвованным из кабинета плюшевым слоником в половину его ростом, забавно умывается, спит, исследует дом… В туалет ходит совершенно по- человечески, гибкими пальцами самостоятельно открывает двери и опускает сиденье. Но и в моем мире многие коты на это способны.
