наемников допрашивать.
Переношу Кулька в кресло, выкладываю перед мордочкой сладкие орехи и миску с водой. В ответ получаю жизнерадостный мах хвоста. Да, досталось тебе сегодня, малыш. Ты меня защищал. В порыве слезливой благодарности целую пушистую мордочку и шепчу ему, какой он хороший, пока Кулёк не начинает меня отпихивать. Ладно, ладно, поняла. Спать так спать. Немного непривычно без повторения конспектов, но экзамен уже сдан. Мысли возвращаются к Сейшею. Сегодня он вообще ни разу мне не нахамил. Даже когда за Кулька отчитывал, делал это как-то умеренно. Похоже, мы с ним сможем как-то сосуществовать в этом мире, не вынося друг другу мозг. Хотя вопрос про Миахольда остается открытым. Если допустить, что расспрашивали меня по просьбе эльфа, то… Сейшей явно хочет мира. Я не против, пусть будет мир.
Глава 37
Он записан, как Асантор. Мужчина. Старый. Совсем старый. Ввалившиеся щеки, сморщенный рот, неухоженные брови, седые волоски из носа. Даже запах старого тела. И глаза блеклые, будто он не здесь. Одет при этом в темно-фиолетовый балахон, как у перетащившего меня сюда мага, чьего имени я не помню. Он весь дряхлость, и пока идет к креслу для посетителей, мне кажется, что я слышу, как скрипят его суставы. Садится, откидывается на спинку и прикрывает глаза. Я жду. Он молчит. Пять минут… Десять… Не шевелит ни одним пальцем, даже глазные яблоки неподвижны. Что же… Сознательно заставляю себя расслабиться и настроиться на длительное ожидание. Спокойно рассматриваю символы, вышитые по подолу и рукаву. Чем-то похоже на руны, но позатейливее. Молчит… Может быть, он может как-то рассматривать меня сквозь веки? На всякий случай сохраняю на лице доброжелательно-выжидающее выражение. Неожиданно старик всхрапывает, и я расплываюсь в неверящей улыбке. Серьезно? С такой ситуацией я сталкиваюсь впервые. М-м-м… Вспоминается анекдот из моего мира про сексопатолога и «гоните их в шею, им просто негде». Может у дедульки дома куча маленьких внуков и у соседей ремонт, а час в моем кабинете дешевле гостиницы? Бред! Перестаю внутренне ржать и включаю профессиональное отношение к происходящему. Ведь это про доверие. Ему здесь настолько комфортно и безопасно, что даже может спать. Хотя это может оказаться проверкой и провокацией в одном флаконе, а дядечка засланным казачком, который мониторит реакцию психолога на нестандартную ситуацию. До конца встречи остается всего пятнадцать минут, когда старик открывает слезящиеся глаза, медленно добывает из рукава мешочек с оплатой, кладет на стол. И все еще молчит. Молчу и я.
– Моя жена… Умерла семьдесят пять лет назад… Я тоже хочу в лучший мир. Но у меня осталось дело… Да, дело… Недоучка-целитель убил мою жену. И он должен будет умереть. Тогда и я обрету покой…
Я храню секреты своих клиентов. Кроме тех случаев, когда узнаю о готовящемся преступлении. Должна ли я понимать его слова так, что он планирует убийство?
– Правильно я вас поняла, что вы хотите отомстить целителю, убившего вашу жену?
– Да, деточка, хочу.
– Расскажите мне об этом.
Старик беззвучно шевелит губами, подслеповато щурится на меня.
– Ты немного на нее похожа… Да, похожа. Она тоже всех жалела… А потом умерла… Оставила меня одного… где моя Кэсси теперь? Я совсем один…
Не могу понять, это странная манера говорить или дедушка сошел с ума на старости лет. Но все равно пытаюсь установить контакт.
– Расскажите мне, что случилось семьдесят пять лет назад.
– Она была лучшей волшебницей, пишущей историю бытовой магии. На нее молились коллеги, это она создала плетение, объединяющее стирку и глажку одежды, она первая додумалась, как утилизировать отходы в столярных мастерских, не трогая промежуточных деталей работы… Я так ее любил… Когда у нее закружилась голова, она находилась рядом с больницей для бедных. Там проходят стажировку недоучки. Я не понимаю, почему она не вызвала кэш, не отправилась к нормальному целителю. Господин Кулис диагностировал магическое переутомление, влил силы и отправил домой. Через час она умерла от инсульта… Из-за его безграмотности моя женщина умерла… Я долго ждал. Да, ждал. Завтра у господина Кулиса свадьба. А через неделю он умрет. Знаешь, девочка, у меня совершенно не было способностей к целительству… Но я старался. Теперь я могу закупорить любой сосуд с той же легкостью, что и очистить его… Да, могу. Он заплатит. А потом уже я найду свой покой.
Старик замолкает, а я понимаю, что у меня сейчас два выхода. Сказать ему, что вынуждена обратиться в полицию – и надеяться, что моя защита выдержит его гнев. Или попробовать его отговорить… от мести, которую он вынашивал столько лет. Мне хочется скулить от ощущения собственной беспомощности. Ну какие слова я могу найти сейчас, какие?
– Когда господин Кулис умрет… Что вы почувствуете?
Он медленно раздвигает губы в улыбке, готовится что-то сказать… потом зависает вот так, с остановившимся взглядом и растянутыми губами. Его плечи опускаются вниз, голова бессильно падает на грудь. Старик раскачивается вперед-назад и тоненько ноет на грани слышимости. Говорит вслух, неожиданно внятно, без всяких повторов, хоть и устало.
– Да ничего я не почувствую. Я уже давно ничего не чувствую. Знаешь, девочка, даже голод меня не беспокоит. Часы вот, завожу, чтобы хоть раз в день что-то скушать… И в туалет… завожу. А то стыд-то бывает, случается.
