Ведь черт с ними, с птерами (хоть их, конечно, и жалко). Но мы ведь и сами никуда не убежали.
Мы здесь.
И мы тоже сгорим, когда «Барракуды» взорвутся над Тунгусским механоидом, а значит, и над Старой Базой!
Потому что если раньше сердечники наших скафандров имели полный ресурс, то теперь, после столкновений с мехами и интенсивной работы Агрегатов Антисиловых, наша интегральная защита уже не смогла бы выдержать одновременный удар и проникающей радиации, и фотонов светового излучения.
В общем, невеселые мною владели мысли…
Чудов и Зимин бросились в пролом сразу после того, как мы провели огневой налет.
Я занял положение для стрельбы с колена. Вперившись в прицел лазерного автомата, я пытался разглядеть врага в глубине насосной, но видел лишь нагромождение механизмов да вездесущие клубы разноцветного дыма.
Внезапно в поле зрения промелькнул металл.
Тополь выстрелил. Я не успел. Да и боязно было, промахнувшись, попасть в ценное оборудование…
Сердце бешено колотилось в груди.
Я всем существом рвался туда, внутрь. Где невидимые с моей позиции Чудов и Зимин ведут бой с мехами.
Вдруг раздалась серия приглушенных хлопков.
Затем наушники прорезал истошный крик Зимина: «Ваня, не надо!»
И, наконец, с лунной неспешностью рухнул поверженный механоид.
Треснувший корпус меха дымился, а в стальных клешнях он сжимал… перчатку от нашего, земного скафандра.
«Но откуда она у него? Что это значит?!» – пронеслось у меня в голове.
– Все ко мне! Скорее! – это был голос Зимина.
В отличие от них с Чудовым, мы свои реактивные ранцы загодя не снимали. Поэтому нам пришлось выйти в коридор и воспользоваться гермодверью, открытой изнутри Зиминым.
То, что мы увидели за ней, не скрою, потрясло меня на всю жизнь.
У ног Зимина лежал Чудов.
В двух шагах от него на железном полу синели часы «Москва» – титановый корпус раздроблен, браслет порван.
Командир был недвижим.
Его лоб и щеки были мертвенно бледны, глаза – закрыты.
На месте левой кисти дымилась культя.
Грудь Чудова была пробита насквозь, в ней зияло отверстие величиной с кулак.
– Нужен врач! – зачем-то крикнул я. – Можно же что-то сделать!
– Я и есть врач, идиот, – зло сказал Зимин. – Сделать ничего нельзя. Я констатирую смерть.
Единственным из нас, кто продемонстрировал нечеловеческое присутствие духа в ту минуту, был Андрей Капелли.
Он молча прошел мимо Зимина, мимо погибшего Чудова, мимо остолбеневшего меня, мимо безмолвствующего Тополя. Наступил на часы, те громко хрустнули, Андрей бровью не повел.
Капелли приблизился к насосам и, быстро-быстро вращая треугольные штурвальчики, характерные, как я уже заметил, для всей техники хризалид, запустил механизмы.
Запустил едва ли не в последнюю секунду, когда это еще имело смысл.
…Я не видел как световоды из прозрачных стали темными. Но когда пол ушел у нас из-под ног, сотрясаемый близким термоядерным взрывом, я не обуглился, как головешка в костре.
Я вообще ничего не почувствовал. Кроме сожаления, что Чудова больше с нами нет.
«Ничего себе слетали на Луну», – подумал я с горечью.
Глава 10
Тайна Останкинской башни
Мы шагали по Покровке вниз, от Садового к Маросейке, и жевали мороженое. Да-да, по самой бровке, без остановки, как пелось в одной старой песне про летчиков…
Мороженое было моей любимой разновидности «пломбир в шоколаде» и называлось «Каштан», а лица у нас были обветренные и счастливые. Еще бы! Двое суток назад мы получили первую зарплату, огромную, надо сказать. А впридачу к ней – сорок восемь часов отпуска!
Увы, сорок семь из них уже были нами потрачены…
Мы ходили (зачем-то!) в аквапарк, известно зачем – в паб и, вы не поверите, на концерт органной музыки (Тополю, видите ли, захотелось!).
А еще Тополь общался с Лизой – той самой беременной особой из «Науки и жизни», которую мы так доблестно спасли.
