Вот бы поменяться самочувствиями.
Мне похмелье, а Вольдемару боль в прокушенной руке, лихорадку от переохлаждения – сказалось лежание в мокром халате – и страх. Даже не страх – животный ужас.
– Эй!
Открываю глаза.
– Доброе утро, дорогой.
– Дерьмовое утро, – бросает Вольдемар, поглаживая лоб. Лицо помятое, болезненно бледное, глаза красные.
– Может, водички принести? – предлагаю я.
– У меня минералка.
– Или поспи еще немного.
– Выспался. И хватит дурацких предложений. Это ты виновата.
– Я? Но, Вольдемар…
– Зачем ты меня напоила? – зло блеснув глазами, просипел парень.
– Я… не… ты не был пьяным.
Сын Великой Екатерины задумался. Он и в нормальном состоянии не отличается повышенной сообразительностью, а уж на похмельную голову и подавно.
– Мама говорит, мне нельзя пить. Если она узнает…
– Ты не пил, – поспешно киваю я, подобострастно улыбаясь.
– Не пил, – повторяет Вольдемар. При этом лицо наглядно противоречит сказанному. – Не пил.
Усиленно киваю.
– Я кушал… – попытался вспомнить парень.
– Покушал. – Я поспешно начала излагать свою версию событий вчерашнего вечера. – Сделал всего пару маленьких глоточков – не стоит и вспоминать. Потом прилег отдохнуть, немного позабавился…
– Позабавился? – растерянно хлопает глазами Вольдемар.
– Немного, – подтверждаю я, демонстрируя руку. Потом показываю следы зубов на груди. Они с обеда, но это мне было больно и поэтому запомнилось. Для него же укусом больше, укусом меньше – разницы нет. – Ты такой страстный был.
Недоверчиво покосившись на отпечатки зубов, опухшие, посиневшие, он хмыкает.
– Потом защелкнул наручники, и все.
– Все?
– Все, Вольдемар, – поспешно киваю я. – Мы заснули.
– Я не выходил из комнаты?
– Нет.
– Точно? – глазки подозрительно суживаются. Нехороший блеск пробуждают инстинктивное желание отодвинуться.
– Точно, – киваю, подтверждая сказанное.
– А кто приходил? – не унимается парень.
– Вчера никого не было.
– Я не шумел?
– Нет, Вольдемар. Все было тихо.
– Значит…
– Вчерашний вечер, – подсказываю я, – прошел так же, как и предыдущие.
На лице парня отражается мыслительный процесс, проходящий с большим трудом. Мое разгоряченное страхом воображение добавляет скрежет ржавых шестеренок.
Поглаживая руку, я жду.
– Ты не должна была заставлять меня пить вино, – заявил Вольдемар по прошествии минут пяти-шести. – Это ты во всем виновата. Если мама меня накажет…
Идиот.
Скрыв злость за робкой улыбкой, едва слышно шепчу:
– Ничего ведь не случилось.
– Ты…
