олицетворяет нечто
– Спасибо, Александр Иванович, – как можно более уважительно, но и с должной степенью независимости поблагодарил он, отодвигая ноутбук. Закурить хотелось нестерпимо, и он позволил себе неторопливо достать зубами сигарету из пачки, глядя мимо своего визави, щёлкнул «Зипой». – Думаю, что идея ваша граничит с гениальностью. Не только потому, что народ будет удивлён, заинтригован и почти что перевербован. Главное – те, кому стоит бояться, испугаются до колик в животе именно неопределённостью угрозы вместе с её жёстко задекларированной неотвратимостью… Я сейчас же приступлю…
– Вот и отлично, – улыбнулся Шульгин «улыбкой номер шесть», как в своё время острили друзья, посмотрев «Лимонадного Джо»[88]. – Не стесняйтесь вызывать меня при первой же необходимости. Просто наберите хоть на компьютере, хоть на любом айфон-айподе три звёздочки, потом RM[89] и ещё три звёздочки. Знаете, в своё время ходил анекдот, у Симонова приводится. За что сняли в сорок четвёртом году главного редактора «Красной звезды» Ортенберга? Вроде никаких претензий не было даже у Сталина. Оказывается, за несообразительность. Когда ему поставили «вертушку»[90], он подумал, что это, чтобы он звонил. А на самом деле – чтоб ему звонили. Ну и…
Лютенс вежливо усмехнулся, не совсем уловив, в чём именно юмор «анекдота».
– Так вы не бойтесь, звоните. И вообще ничего не бойтесь. Пока вы с нами. Наверняка ведь подумали, что будущая речь президента – прямой путь к «ночи длинных ножей»[91] или сталинскому «Большому террору». А потом и вас ликвидируют, как слишком много знающего. Будьте спокойны. Какие-то репрессии наверняка будут, но это ваше внутреннее дело. В любом случае тысяча-другая вовремя устранённых «оппозиционеров» не в пример предпочтительнее бесконечной «холодной» или, упаси бог, «горячей» войны. А за себя не опасайтесь. Именно потому, что мы
Шульгин сделал жест, будто собирается где-то за пределами экрана отключиться от связи, но остановил руку на полпути.
– Вот чёрт, совсем забыл! Старость, наверное, подступает. Сейчас вам перекину список поручений для беззаветно перешедшего на
…Сашка стоял у окна, выходящего во дворы между Столешниковым переулком и Петровкой. Снаружи снова моросило. Мелкий дождь пополам с крупным туманом шуршал по крышам флигелей, застилал перспективу. Уже через сотню метров очертания соседних домов и нескольких старинных, дореволюционных ещё, наверное, лип терялись в сероватой мгле. По-своему уютно и наводит на романтические мысли. Как раз в такой же примерно денёк они с Андреем стояли на перекрёстке тогда ещё проспекта Маркса и улицы Горького, подняв воротники одинаковых, жутко модных тогда светло-зелёных плащей с погончиками и кокеткой. Курили в кулак то ли «Шипку», то ли «Солнце» и присматривались к пробегающим мимо девицам в рассуждении с кем-то познакомиться. Если мелькнёт что-то заслуживающее…
– Хорошо ты с ним поговорил, – сказал Новиков, вставая с кресла и потягиваясь. – Спина что-то затекла, давно серьёзно спортом не занимался…
Подошёл к окну, стал рядом.
– Погодка – в самый раз. Может, до «Националя» прогуляемся? Кофейку в том самом эркере попьём…
Снова он совершенно точно попал в кильватер Сашкиной мысли, что было не так и сложно. Мимика Шульгина для Андрея – открытая книга. О чём может подумать человек, задумчиво глядящий на характерный метеоролого-топографический ландшафт по ту сторону заплаканного стекла, да ещё позволивший себе слишком явно взгрустнуть. Не вопрос для хорошо знающего его друга, тем более – давно и успешно практикующего психолога. Где-то даже – «пара»…
– Можно и прогуляться. Давненько мы там не были. Не разочароваться бы только…
– Да нет, говорят, сейчас всё на высочайшем уровне, и сервис, и прочее…
– Я не об этом, – сделал Шульгин рукой отстраняющий жест. – Не видал я сервисов. Если б они ту атмосферу сохранили. А как думаешь, – резко сменил он тему, – амеры, те самые, простые и простодушные, наживку проглотят?
– Считаю, что да. Чем они лучше веймарских немцев или наших дураков в девяносто первом? Хохлы вон говорят – «Хай гирше, та инше», а здесь ведь им и «инше» и «слаже» пообещают. Ладно, пошли. Вернёмся, понаблюдаем за реакцией