Крымская война. Соратники

самым решительным образом. О прежнем, несчастливом для России финале Крымской войны можно забыть. Полагаю, все с этим согласны?

Офицеры загомонили.

- Как же не согласиться, голубчик? - ответил Зарин. Сейчас он напоминал дядюшку, который хвалит племянника-гимназиста за образцовые отметки. - После такого фиаско союзники о Крыме надолго забудут. Штука сказать - потерять половину флота, да еще, пожалуй, и армию! Вряд ли они сумеют вывезти из Крыма хотя бы дивизию... Нет, господа, французам и британцам придется теперь крепко почесать поротые, извините, афедроны.

- Вот и я так считаю, господин капитан первого ранга! - улыбнулся Велесов. - А вот что мы с вами собираемся делать после победы? Не находите, что пора навести в этом вопросе хоть какую-то ясность?

III

Из дневника Велесова С.Б.

«30 сентября. Похоже, в моей карьере наступает новый период. «Перешел на следующий уровень» - как сказал бы один мой приятель, сохранивший к полувековому юбилею самыенежные чувства к многопользовательским РПГ. Но он остался в XXI-м веке, а я - здесь, и жизнь моя готова сделать очередной крутой поворот.

По решению «совета попаданцев», состоявшегося давеча на «Алмазе», в ближайшие несколько недель мне светит «дорога дальняя и казенный дом». А точнее - путешествие в столицу Российской Империи, в город на Неве и пока еще не колыбель трех революций. А там - встреча ни с кем-нибудь, а с Государем Императором Николаем Павловичем. Или с Николаем Палкиным, кому как нравится. Я не отношу себя к числу тех, кто исповедует сугубо советский подход к истории, но тут поневоле вспомнишь Тарле:

***

«Что касается слабых его сторон как руководителя внешней политики Империи, то одной из главных — была его глубокая, поистине непроходимая, всесторонняя, если можно так выразиться, невежественность.

Гнусная, истинно варварская жестокость, с которой он расправлялся со всеми, в ком подозревал наличие сколько-нибудь самостоятельной мысли, палочная дисциплина в армии и вне армии, режим истинно жандармского удушения литературы и науки — вот чем характеризовался его режим. Ни русской истории, ни России вообще он не знал.

(...)

Лесть, всю жизнь окружавшая Николая, к концу его царствования, т. е. как раз пред погубившей его финальной катастрофой, дошла поистине до совсем неслыханных размеров...»

***

Я, конечно, знаком с трудами историков, придерживающихся совсем другого взгляда на личность Николая Павловича. Но согласитесь, одно дело теоретизировать о делах давно минувших, сидя в зале Ленинки или дома перед монитором, и совсем другое - лично встретиться с этим, безусловно, неоднозначным персонажем! Как тут не допустить до себя мысль: «А вдруг прав все же Тарле, а не его критики и ниспровергатели?»

Казалось бы - историки историками, а нам, оказавшимся в самой гуще событий, должно быть виднее. И пора бы уже составить собственное мнение, а не ворошить чужие теории в поисках ответа на исконно русские вопросы?

Но это только так кажется. За месяц, проведенный в XIX-м веке я, по сути, толком не успел пообщаться с местными обитателями (несколько солдат в Каче и контр-адмирал Истомин не в счет). А хоть бы и успел - вряд ли за столь короткое время можно добиться нужной степени доверительности, и не у одного собеседника, а у многих. Потому как в таком деле полагаться можно лишь на сопоставление мнений представителей разных слоев общества. Историк я, в конце концов, или нет?

Да и Тарле оказался не без греха. Кому не известен его пассаж о превосходстве французской стрелковки над русской?

***