ударил ее ногой, виднелась трещина.
Едва Хэйзел вошла на кухню, родители вскочили из-за потертого деревянного стола и бросились к ней.
– Господи, детка! – воскликнул папа, обнимая Хэйзел за плечи. – Мы так рады, что ты дома!
– Бен ушел, – выпалила девушка, потому что было бы жестоко позволить им думать, будто все вернулось на круги своя. – И не вернется. Решил остаться с ними.
– Садись-ка, – сказал папа. – Мы знаем. Он позвонил и все рассказал. Попросил, чтобы мы думали о Волшебном царстве, как о престижной школе- интернате в Швейцарии. Я сказал, что это больше походит на престижную школу-интернат в аду.
– Вы в порядке? – спросила Хэйзел, позволяя себя усадить. Наверное, Бен сказал им, что делает это только ради музыки. В этом случае родители согласились бы с чем угодно – даже с тем, что им не по душе.
– Нет, мы не в порядке, – покачал головой папа. – Но кроме как сказать ему, что мы не в восторге от его решения, ничего сделать не смогли.
Мама нахмурилась, водя пальцем по обгоревшему пятну на столе:
– Мы бы хотели кое-что у тебя спросить. Ты сражалась вместе с рогатым мальчиком – вы с братом, кажется, его знаете? Хэйзел, где ты научилась так драться? Как ты в это ввязалась?
– Это случилось очень, очень давно… – пробормотала девушка.
С тех пор, как она нашла в лесу мертвого мальчика и меч, ее родители очень изменились. Они стали такими родителями, у которых, казалось, просто не могло родиться дочери, подобной Хэйзел.
Возможно, поэтому оказалось так трудно рассказать им, какой дочерью она все-таки была.
Мама покачала головой:
– Мы просто рады, что с вами обоими все в порядке. Мы места себе не находили.
– Не надо обо мне волноваться – больше не надо. В этом нет смысла. Уже слишком поздно.
Может, родителям и удалось измениться, но ее изменить они не смогут. Она и так потратила слишком много времени, пытаясь себя переделать.
– Никогда не поздно волноваться, – заметила мама, потянувшись через стол и взяв Хэйзел за руку. Та сжала ее ладонь в ответ.
Несколько дней спустя школа снова открылась. Администрация разослала уведомления, что из-за недавних событий весь запас «снежных дней» за академический год исчерпан, и если школу снова потребуется закрывать, ученикам придется посещать ее до конца июня.
На стенах по-прежнему оставались трещины, а крыша позеленела от мха. Время от времени шальной порыв ветра гнал по коридору черное перо или сухой папоротник, но большую часть виноградных лоз и листьев убрали.
Вернулись Картер и Аманда. Девушка наслаждалась новым витком популярности, смакуя скандальные подробности того, что нечаянно услышала, пока спала волшебным сном. С Картером они больше не встречались.
Казалось, все снова стало нормальным – ну, кроме того, что ребята постоянно тормозили Хэйзел в коридорах. Все, даже Робби, хотели узнать, каков из себя рогатый мальчик и как она его нашла – ведь именно Хэйзел освободила его из гроба. Том Маллинс просил показать фехтовальные приемы на позаимствованной из чулана швабре. Во время обеда Леони трижды заставила Хэйзел рассказать, как Бен с Северином начали встречаться, а Молли требовала бесконечных заверений, что Скорбь за ней не вернется.
У каждого находилось, что сказать Хэйзел, но почти ни у кого не было, что сказать Джеку. Девушка видела, как ребята отворачиваются от него в коридорах, словно их страх и чувство вины объединились и сделали его невидимкой. Но Картер по-прежнему был рядом с братом, толкал его плечом и смеялся, заставляя их друзей смеяться тоже; заставляя их
Было очевидно – страх перед Джеком скоро улетучится. Все позабудут, что в его жилах течет магическая кровь.
Но не Хэйзел. Когда они снова встретились глазами, его взгляд стал таким бездонным, что ей показалось, будто она вот-вот утонет. Его губы сложились в кривую улыбку, и ее сердце пропустило удар.
Она ему нравилась. Она – или та, дневная. Что же до Хэйзел, Джек ей не нравился: она его любила. Любила так сильно, что это уже причиняло боль.
Джек Гордон – хороший парень. Скоро он будет учиться в колледже далеко, далеко отсюда. У него появится нормальная человеческая жизнь, которую он проживет сполна, прежде чем начать другую, главную – бессмертную.
– Хэйзел, – окликнул он ее, бегом догоняя после последнего урока.
Они не разговаривали целых три дня, и девушке не хотелось, чтобы он догадался, как сильно она была рада услышать его голос. Парень выглядел не так, как до низвержения Ольхового короля: его уши стали чуть более острыми, лицо – немного тоньше, а в волосах заиграли зеленоватые тени. Но улыбка была все той же – совсем не похожей на улыбку Картера, принадлежащей Джеку, и только ему.
– Эй, подожди. Я хочу с тобой поговорить. Я подумал, что, может, мы…
