– Я-то? Я точно и вор, и мошенник. Но не ты, детка. Тебе, к несчастью, не все равно, я тебя знаю.
– Нет, не знаешь, – отрезала Эви, снова падая назад. – Ты только так думаешь, потому что ты – мой фальшивый жених. Никто на самом деле никого не знает. Все мы – просто бруски пирсовского мыла; расхаживаем тут, такие чистые и блестящие, а останутся от нас все равно одни обмылки.
– И что же тогда реально?
– Не знаю, Сэм. Я больше ничего не знаю. И… не хочу об этом даже думать.
Вечер стремительно сдулся.
– Ну, пока ты еще не совсем в сопли, красавица, мне нужны твои профессиональные услуги.
Эви расхохоталась и зааплодировала – о-чень мед-лен-но.
– Надо было сразу догадаться. Казалось бы – ан нет! Ты сегодня на шоу не явился, так что я тебе тоже ничего не должна.
– Прости, куколка. Мне правда очень жаль. Я в последний момент получил весточку от канарейки.
– От кого?!
– Ну, от моего… как ты там его окрестила? От жутика.
– А, от этого… – Эви сдула со лба загулявший локон.
– Он вообще почти никогда сам на связь не выходит. Это я его всегда ищу и на голове прыгаю. А тут он мне сунул под дверь записку: приходи, дескать, в радиомагазин к девяти.
– Надеюсь, там, по крайней мере, передавали мое шоу, – проворчала Эви. – Ну? И что ты в итоге узнал?
– А вот это самое смешное. Он так и не явился.
– Что-то многовато этого стало в последнее время, – заметила Эви.
– Когда я туда добрался, магазин стоял темный и запертый. Я бы легко вскрыл замок, но если бы меня на этом замели, это вряд ли бы укрепило твою репутацию – жених Провидицы-Душечки, и вдруг за решеткой, – сказал Сэм. – В общем, мне это не нравится. Пованивает чем-то скверным.
– Просто у тебя чересчур буйное воображение.
– Куколка, когда мое воображение буянит, оно это делает на темы, которые в приличном обществе почему-то не принято обсуждать. Я думал, ты-то уж тут на моей стороне.
– Ну, прости, Сэм, – смягчилась Эви. – Я честно не хотела тебя обижать.
– Мне нужно узнать правду.
Об услугах Сэм обычно не просил. Если ему чего надо, он или заплатит, или так возьмет – никаких кто кому должен, никаких ниточек, за которые можно потом подергать. Так что ему стоило буквально всех душевных сил протянуть Эви снова чертов документ.
– Пожалуйста, а? – Слово явно было незнакомо его языку и неохотно оттуда слетело. – Пожалуйста, ты могла бы попробовать еще раз?
Столь кроткая мольба разбередила сердце Эви.
– Хорошо, Сэм. Давай сюда, я посмотрю, что можно сделать.
Она села и похлопала по дивану рядом с собой.
– Дуй сюда. Я не кусаюсь. Если, конечно, ты петь не начнешь.
Сэм благодарно плюхнулся рядом. Эви взяла бумагу и вдарила по полной, но как бы она ни старалась, ничего не приходило, решительно ничего. Злая и с кружащейся головой, она бросила лист.
– Все равно спасибо, детка, – сказал Сэм, подбирая его.
– Нет, я так легко не сдамся! – прорычала Эви и попыталась снова выхватить его, но Сэм живо сунул бумагу во внутренний карман пиджака.
– Нет, куколка, все в порядке. Я… давай я отведу тебя назад, на вечеринку.
– Сэм! – Эви вспрыгнула с дивана и сшибла со столика бюст какого-то римского полководца с недовольной физиономией. – А ну, стоять! – Она успела подхватить скульптуру в последний момент. – Вот, хороший мальчик!
Брови Сэма полезли вверх.
– Слушай-ка! У тебя все еще есть та фотография от Анны Поло… Пала… короче, от Анны, которая Анна?
Сэм вытащил бумажник и извлек из его загадочных складок снимок.
– Это же просто я с мамой…
– Да знаю я, знаю. Но попытаться-то стоит, а?
Сэм расплылся в улыбке.
– Узнаю мою девочку!
– И вовсе я не твоя девочка, – отбрила Эви, борясь с улыбкой.
Картинка поначалу тоже оказалась несговорчивой, но Эви однозначно не собиралась проигрывать еще раз. Она сосредоточивалась, пока во тьме что-то
