не забрезжило, и тогда потянулась за этой искрой и раздула ее в пламя. Перед ней предстала женщина с каштановыми волосами, собранными на затылке в узел, и густыми, темными бровями: Эви сразу же поняла, что это и есть мама Сэма. В руках у Мириам была эта самая фотография, которую сейчас держала она.
– Я ее вижу, – сонно пробормотала Эви.
– Правда? – В голосе Сэма разгорелась надежда.
– Она красивая, Сэм. Правда, очень.
Эви старательно дышала: вдох, выдох… постепенно погружаясь, отпуская себя, давая лучше разглядеть картинку. Первое воспоминание было совсем простое и короткое: маленький Сэм сидит рядом с мамой, а она запускает пальцы ему в шевелюру. Мало на свете вещей посильней материнской любви – вот ее-то Эви здесь и почувствовала. Что бы там Мириам Любович ни втирала тем людям в костюмах, а сына она любила – очень любила. Примерно как ее собственная мама любила Джеймса, что, в свою очередь, неизмеримо больше, чем она когда-либо любила Эви. Неправда, что у родителей нет среди детей любимчиков, – еще как есть, и Эви была не из них. Боль от этого воспоминания протолкалась сквозь алкогольный угар и кулаком сжала ей сердце, грозя пустить весь сеанс псу под хвост. И Эви в знак протеста нырнула в тайную историю фото еще глубже.
Красивая комната с мраморными полами, c тяжелыми хрустальными люстрами, рассыпающими острые радуги, со стенами, увешанными дорогущими на вид портретами дорогущих на вид людей. В комнате были дети. Одни сидели за столами и рисовали картинки или отвечали на вопросы каких-то взрослых, другие пытались украдкой выпутаться из тугих парадных воротничков; одна маленькая девочка играла с куклой.
Но где же Сэм? Здесь ли он?
И тут же она увидела его: вон он, сидит за столом в углу; мама стоит у него за стулом и выглядит встревоженной и нервной. Напротив Сэма Эви увидела давно покойную невесту Уилла, эту Ротке Вассерман. Она вытащила из колоды карту, показав ее Сэму рубашкой.
– Давай попробуем еще раз. Сэм, скажи, что за карта у меня в руках?
– Эм-м, пятерка… треф?
– Попытайся еще раз, – посоветовала Ротке.
– Король червей? – пролепетал крошка Сэм; передних зубов у него недоставало. – Нет, валет бубен!
Ротке улыбнулась Сэму, потом перевела взгляд на мать и покачала головой.
– Все плохо? – спросил Сэм.
– Нет
Воспоминание размылось по краям, и Эви наклонилась в него, как в колодец.
Дети играли на идеально отманикюренном газоне. Стоял чудный весенний день, ребятня заразительно веселилась… но кто-то все равно плакал. Эви двинулась на звук: девочка с куклой.
– Что такое, Мария? – Ротке присела рядом с нею на корточки.
Малышка начала что-то отвечать на итальянском.
– По-английски, пожалуйста.
– Корабль горит. Он тонет, – всхлипывала девочка, и остальные дети тоже разволновались, как будто всем им снился одновременно один и тот же сон.
– Ротке! Ротке! – Мужчина выбежал из дома на газон, и перед глазами у Эви поплыло.
Белокурые волосы, очки. Да, гораздо моложе, но это определенно Уилл. Эви так удивилась, что едва смогла сосредоточиться обратно на том, что говорил дядя.
– Радиограмма… немцы торпедировали «Лузитанию». Убиты американцы!
Прошлое заскворчало, как радиоприемник, потерявший сигнал, потом подцепило какой-то еще кусочек истории, даже без картинки – одни голоса.
– Мириам, правительство приказало нам рекрутировать пророков. Проект «Бизон». Нам нужна твоя помощь.
Голос мамы прозвучал испуганно:
– Мне этот план не нравится.
– Все будет хорошо. Необходимые предосторожности приняты.
– То, что вы хотите сделать, опасно. Это привлечет злых духов.
– Мы обязательно победим. Приезжай в Гавань, Мириам. Я прошу. Они просить не будут, учти.
У Эви почва утекла из-под ног. Образы хлынули слишком быстро, как кино в ускоренной съемке. Столько памяти и эмоций – еще немного, и она в них совсем потеряется, если только не выйдет немедленно. Она с усилием оторвала руки от фотографии и рухнула на Сэма. Тот схватил ее в объятия, крепко сжал.
– Я держу тебя, держу. Все хорошо.
Эви прижалась щекой к его теплой груди и стала слушать успокаивающие мерные толчки сердца, дожидаясь, пока дрожь во всем теле и
