(1) Гражданин, обвиненный в поклонении ложному идолу или ереси, подлежит казни через выброс в открытое море.
(2) Гражданам надлежит еженедельно посещать службу в Церкви Морского Оракула. День службы (с понедельника по субботу) назначается отдельно для разных граждан, в соответствии с номером их отсека.
(3) Всякий гражданин, уличенный в трех [3] пропусках без уважительной причины или в пяти [5] опозданиях, подлежит казни через выброс в открытое море.
Конституция Тринадцатого ковчега должна быть поправлена следующим образом:
(1) Добавлена статья 10.
(2) Она гласит следующее: книги, документы, изображения и записи (как печатные, так и цифровые) из эпохи, предшествовавшей Концу, подлежат уничтожению.
(3) Кроме того, любое упоминание, устное или письменное, эпохи, предшествовавшей Концу, как и любая ересь, запрещается.
(4) Всякий гражданин, уличенный во владении вышеупомянутыми технологиями и/или материалами или в ереси, подлежит казни через выброс в открытое море.
Глава 1. ЕДИНОГЛАСИЕ
Глубоко на дне океана зажглись автоматические огни Тринадцатого ковчега, как зажигались изо дня в день, по расписанию, последнее тысячелетие. Естественный свет не проникал сквозь толщу воды, скрывавшую убежище людей. Если бы не машина «Анимус», производящая электричество и кислород, если бы не Акваферма и автоматическая система освещения, системы обогрева и опреснители — обитатели колонии давно погибли бы. Однако вопреки всему в полнейшей изоляции население Тринадцатого ковчега процветало, хоть и не росло — благодаря строгим мерам по контролю популяции.
Многое было забыто, потеряно давным–давно, ведь прошлое сперва становится воспоминанием, затем историей, легендой, а под конец и вовсе стирается из памяти людей. Намеренное разрушение способно ускорить этот процесс. Синод устроил Великую Чистку — уничтожил все записи и предметы из эпохи, предшествовавшей Концу. Та же судьба постигла и субмарины, на которых люди покинули Поверхность… Даже само это слово, «Поверхность», оказалось под запретом. Отныне его считали ересью, а грешников карали, выбрасывая в открытое море. Сам первосвященник Церкви Морского Оракула благословил эти строжайшие меры, и никто не смел ослушаться духовенства.
Так и минула тысяча лет в Тринадцатом ковчеге, жизнь шла своим чередом, за одним исключением. В недрах колонии, в одной закрытой камере, доступ в которую имелся лишь у нескольких человек, проходил тайный совет.
— Сколько еще осталось, по его словам?
— Восемь месяцев. В лучшем случае.
— То есть, может, и меньше?
— Да.
— Смертей ждать стоит?
— Если ему верить, мы все погибнем.
Повисла пауза.
— А он не может ошибаться?
— Он никогда не ошибался, значит, не стоит ждать ошибки и в этот раз.
— Я только хочу знать, можно ли ему доверять.
— Когда его дочь провинилась, ее наказали.
— Как по мне, недостаточно строго.
— Возможно. Однако он нам нужен, он незаменим… по крайней мере пока.
Камера снова погрузилась в тишину. Совет думал. И вот наконец заговорил глава:
— Я советовался с Оракулом. Мне горько сообщать его волю, ведь наши граждане и без того настрадались, но путь остается только один: мне нужно больше жертв.
Советники согласно зашептались:
— Это ослабит бремя системы…
— И успокоит Святое Море…
