форму. Однако программа обработки изображений, вооруженная верной математической моделью, несомненно, смогла бы осуществить такую операцию.
В том же инфоокне вдалеке виднелась еще пара двумерных космоградов. Они были похожи на два расплющенных континента, плавающих в темном космосе и взирающих друг на друга через плоскость. Но камера, по-видимому, установленная на дроне, тоже падала на плоскость, и вскоре экран заполнила двумерная Европа VI.
Около миллиона человек выбрались из города через экстренные выходы. Теперь, когда всё окружающее их трехмерное пространство схлопывалось, люди вслед за ним падали на плоскость, словно рой мошек, попавший в водопад. Грандиозный живой ливень бомбардировал плоскость, и на ней появлялось всё больше двумерных человеческих фигур. Люди, превращенные в пленку без толщины, занимали довольно много места, но всё равно по сравнению со зданиями они казались крошечными и походили на маленькие, отдаленно напоминающие людей мазки на громадной картине.
В информационном окне появились другие трехмерные объекты — катера и шлюпки, покинувшие Европу VI раньше. Их термоядерные реакторы работали на полную мощность, но двумерное пространство безжалостно тянуло космолеты к себе. На одно мгновение Чэн Синь показалось, что голубое пламя двигателей прожгло эту лишенную толщины плоскость, но на самом деле плазма просто стала двумерной. Двумерные здания корежились под действием двумерного пламени. А затем и сами катера и шлюпки влились в колоссальное полотно. Подчиняясь принципу не-наложения, двумерный город растянулся еще шире, чтобы дать им место. По плоскости, словно по поверхности пруда, разошлись гигантские круги.
Камера продолжала падать на плоскость. Чэн Синь пристально всматривалась в двумерный космоград, надеясь уловить хоть какое-нибудь движение. Но нет — если не считать ряби от плазмы, плоский город был неподвижен. Точно так же обстояло дело и с двумерными людьми — они совсем не шевелились и не подавали никаких признаков жизни.
Это был мертвый мир.
Мертвая картина.
Камера продолжала приближаться к плоскости, падая на чью-то двумерную фигуру. Плоское тело вскоре заполнило весь экран, затем стали проявляться сложные рисунки мышечных волокон и кровеносных сосудов. Возможно, это был обман зрения, но Чэн Синь, кажется, уловила течение красной двумерной крови по двумерным капиллярам…
Краткая вспышка — и изображение пропало.
Чэн Синь с АА отправились к монолиту за новой порцией артефактов. У обеих было ощущение, что их миссия не имеет смысла. Понаблюдав за двумерными городами, они пришли к выводу, что при коллапсе б
Выйдя из «Ореола», женщины увидели, что две сплющившиеся планеты по-прежнему висят в небе, правда, заметно потускнев. От этого появившаяся под ними длинная светящаяся полоса еще больше бросалась в глаза. Полоса пересекала весь небосвод и походила на ожерелье, составленное из многочисленных горящих пятен.
— Пояс астероидов? — спросила Чэн Синь.
— Да. Следующим будет Марс, — ответила АА.
— Марс сейчас по эту сторону Солнца.
Обе замолчали. Не глядя на расплющенный пояс астероидов, они двинулись к черному монолиту.
Следующей будет Земля.
В большом зале музея они обнаружили, что Ло Цзи уже приготовил для них дополнительные артефакты, в число которых входили китайские картины-свитки. АА развернула один. Это оказался «По реке в День поминовения усопших».
Ни Чэн Синь, ни АА больше не ощущали священного трепета при виде великих произведений искусства — по сравнению с истинным величием вселенского разрушения это были всего лишь старые картинки. Когда будущие исследователи начнут изучать грандиозное полотно, в которое превратится Солнечная система, им наверняка и в голову не придет, что вот этот прямоугольник в двадцать четыре сантиметра шириной и чуть более пяти метров длиной когда-то почитался величайшей драгоценностью.
Подруги позвали Ло Цзи с собой на «Ореол». Старик сказал, что с удовольствием взглянет на корабль, и отправился за скафандром.
Когда все трое вышли со своей поклажей из монолита, их ожидало зрелище коллапсирующей Земли.
Земля была первой твердой планетой, схлопывающейся в два измерения. По сравнению с Нептуном и Сатурном ее «три кольца» были еще более насыщены мелкими деталями — особенно желтая мантия, постепенно переходящая в темно-красное железо-никелевое ядро, — но общая площадь планеты значительно уступала газовым гигантам.
Вопреки ожиданиям, зрители не увидели даже намека на голубой цвет.