— Вроде бы… — Я пожал плечами и, помедлив, поинтересовался: — А у вас ко мне тоже имеется какое-то… дело, так?
— У нас — да… — задумчиво протянул боярин и, откинувшись на спинку кресла, замолчал. Хм, а вот отцов трон в кабинете, где мы с дядькой устроились сразу по окончании долгого домашнего обеда, Федор Георгиевич, в отличие от остальной обстановки, оказывается, не поменял…
— Я вас слушаю, дядя Федор, — поторопил я собеседника, кажется, потерявшегося где-то в собственных мыслях.
— Да… извини, Кирилл. Задумался, — очнулся он и, бросив на меня острый, оценивающий взгляд, тихо заговорил: — Как ты понимаешь, приглашение на обед было только поводом для нашей встречи. Я… наслышан от близняшек, что у тебя возникли определенные трудности, и… хочу напомнить свои слова. Ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью, Кирилл.
— Я помню, Федор Георгиевич, — кивнул я. — И благодарен вам за это. Но, честное слово, с происходящим со мной я должен справиться сам. Подождите, не перебивайте. Тому есть две причины. Первая — это моя эмансипация. Штука редкая, так что сейчас на меня, как на зверька в зоопарке, направлено внимание всего московского света. Справится, не справится, выплывет или потонет… Да, я могу воспользоваться вашей помощью, но… где же здесь самостоятельность? И второе… я знаю, кто меня травит, и не хочу лишних проблем для рода Громовых.
— Кто? — Федор Георгиевич аж вперед подался.
— Бельские. Чуят, твари, что я могу лишить их половины гвардии и привилегий, заявив права на главенство в роду Скуратовых, вот и устроили травлю. Убить меня, когда я под прицелом внимания всего света, — значит потерять лицо. А так… полагаю, они рассчитывали, что я сломаюсь или наделаю ошибок, после которых государь даже рассматривать возможности передачи мне титула Скуратовых не станет. Но их психологи совершили ошибку. Они рассчитывали давление на «золотого мальчика», выросшего в теплице, а я…
— Да уж, а условия твоей жизни тепличными точно не назовешь, — грустно кивнул Громов. — Но как ты узнал?
— Распотрошил вычислители наемников, что похитили Ольгу. Как я уже говорил своей нареченной, майор «Северной Звезды» был очень предусмотрительным человеком и хранил записи своих переговоров с нанимателями…
— Ну да… теперь понятно, что ты имел в виду под проблемами для нашего рода. Если мы вступимся за тебя, это может оказаться началом большой войны родов. Так?
— Именно. И я не хочу стать причиной такой бойни.
— Во-от как… — Боярин вздохнул и, прикрыв глаза, вновь задумался. В кабинете воцарилась тишина. Ненадолго. Федор Георгиевич открыл глаза и вдруг усмехнулся. — Вот как, значит… Ладно, думаю, здесь мы можем сделать, как ты выражаешься, финт ушами. Кирилл, выслушай меня, пожалуйста, и не перебивай, пока я не закончу. Хорошо?
— Конечно, — кивнул я.
Интересно, что задумал мой драгоценный дядюшка?
— Ты правильно сказал насчет внимания к эмансипированному. Действительно таковые — редкие птицы в наших краях. И мы тоже внимательно следили за творящимися вокруг тебя событиями… не нарушая, естественно, наших договоренностей. Да и кое-какие подозрения насчет Бельских у нас имелись… Так вот, сегодняшний сбор совета рода, оценив твои действия, умения и возможности, решил дать… Тьфу, к черту стариков! Короче, Кирилл, если ты прав относительно авторов травли, то оставить тебя без поддержки я не могу, это было бы предательством памяти моего брата и его жены, твоей матери, но… у нас имеется возможность избежать войны с Бельскими и одновременно обезопасить тебя от их нападок. Наше старичье наконец прекратило переливать из пустого в порожнее… за что надо сказать «спасибо» недавнему шоу, что ты устроил с близняшками для Пантелея… В общем, род Громовых предлагает тебе стать главой младшей ветви. Условия, естественно, обсуждаемы. Никакого давления в стиле моего батюшки. Все на паритетных началах. Что скажешь, Кирилл Николаевич?
Вот это заявление… А оно мне надо, такое-то счастье?!
— Я… я должен все хорошенько обдумать, Федор Георгиевич, — немного оправившись, выдавил я из себя.
— Разумеется. Я тебя не тороплю… И учти, каким бы ни было твое решение, я его поддержу.
В Эфире словно волна прошла… Усталость, грусть… а еще уверенность в собственном решении и… смирение? Однако…
Я проследил за взглядом Федора Георгиевича и наткнулся на фотографию его отца, стоящую на книжной полке… М-да…
Холодный зимний ветер взметнул шторы у открытого окна в темной спальне, но, пробравшись в комнату, моментально присмирел. Коснуться стужей спящего на огромной кровати старика ему не удалось: помешал жар, исходящий от окутавшего хозяина спальни кокона. А вот появившаяся в комнате невидимая в ночи темная фигура совершенно спокойно преодолела огненную защиту спящего и мягко коснулась ладонью его шеи. А в следующую секунду запястья старика украсили два широких кожаных браслета.
Кокон тепла, окружавший старое тело, рассеялся, и холодный ветер тут же вцепился морозом в щеки и нос спящего. Старик дернул головой, распахнув глаза, но даже закричать не смог. Парализованное прикосновением тело, верой и правдой прослужившее ему добрую сотню лет, вдруг отказалось подчиняться хозяину. Он попытался призвать свой Огонь, но тот, плеснув, бессильно разбился об оковы подавителей.
— Не можешь, да? — Тихий шепот, раздавшийся из темноты, заставил старика зашарить глазами по комнате в поисках врага. А кем еще мог быть
