Муха насупился, и морщины, пролегшие на лице, показали, что не так уж он молод, как кажется.
– Ну да, туман. В нем еще много всякого странного и чудного.
Муха покачал головой.
– Чудно то, что вы из него выйти смогли. Не туман это. Это гной времени. После Великой войны город закуклился, и река времени потекла по другой ветке реальности. Город же остался язвой на теле земли. По краям язвы время отмирает, исходит гноем, в котором перемешаны прошлое, настоящее и будущее. Плохо то, что язва увеличивается и своим существованием грозит новой реальности. Той, в которой вы жили.
Николай открыл рот.
– Рус, ты что-нибудь понял? Вот надо же, вроде по-русски говорит, а не понять ни фига.
– Он говорит, что миру опасность грозит. Нашему миру. И беда от города идет. Понял?
– Ага. Оно всегда так и было. Что городскому хорошо, то деревенскому смерть.
– Да можно и так сказать, – улыбнулся Муха, – вот я и пришел сюда это исправить.
– А Джокер-то за что тебя так?
– Джокеру нужны способности, какие у нас с вами есть, а у него нет.
– Это какие способности?
– Трансформироваться в животных.
– Да ну?
– Он знает, что есть средство. Вернее, догадывается. Только вот помогать ему из человеческого урода превратиться в чудовище я отказался.
– И правильно! Хватит нам Руслана. Он знаешь в кого может? Никто такого зверя в жизни не видел!
Муха на мгновение сосредоточенно оглядел Руслана.
– Ну и болтун ты, Лис! – недовольно вырвалось у Руслана.
– И действительно, – Муха прищурил один глаз, – никогда не думал, что есть такая разновидность рапторов. Костяные наросты и шипы характерны для травоядных ящеров. А тут явно хищник!
– Как это ты разглядел, отец?
– Поживешь подольше, тоже научишься в людях разбираться.
Птицы. Это оказались птицы. Важные, с длинными шеями, они скользили по водной глади, словно любовались своим отражением, выпендривались друг перед другом. Лебеди, назвал их Хаймович. Еще одна птица с длинным клювом высунулась из камышей, узрела нас и поднялась в воздух, нелепо перебирая длинными тонкими ногами. Цапля, опознал старый.
Придавив очередную стаю комаров на шее, Хаймович вздохнул:
– Эх, лето красное, любил бы я тебя, когда б не комары да мухи.
Полян не было, мы шли не через лес, а вдоль берега. И, кажется, собрали на себя всех кровопивцев в округе. К тому же солнце палило непрестанно. К полудню мы уже обогнули озеро. Я вздрогнул, увидев в отдалении знакомый бетонный забор. Из-за забора выглядывали облезлые дырявые крыши казарм.
– Ворота с другой стороны, – сказал я Хаймовичу. – И это… давайте сначала на территорию пойду я один.
Хаймович посмотрел на меня и ничего не сказал, только кивнул. Зато дед Лева оживился:
– Ты там был уже? А?
– Давно. Скажи, Николаич, пулеметы еще работают?
– Какие такие пулеметы?
– Ладно. Сейчас выясним.
Обойдя забор, мы увидели длинную вереницу машин на грунтовой дороге. Они стояли все там же и так же, как я увидел во сне. Только были они грязные, блеклые, неопределенной расцветки и какие-то приземистые, словно пустили корни. Все они лежали на брюхе. Колеса давно сдулись и вошли в землю, вдобавок ко всему их занесло листвой. Деревца и кустарники прижились на дороге, прикрыв собой автомобили, да и дорога угадывалась только по незначительной возвышенности. Мятая железная колымага, дырявая, как сито, от пулевых отверстий, тоже оказалась на месте, метрах в десяти от входа.
Ворот только не было. Навесы сгнили и сломались. А сами ворота, видать, были похоронены под слоем листьев и травы.
