Она гордо отвернулась и вдруг, уткнувшись лицом в плечо Ардагунды, глухо, навзрыд заплакала. Никто не упрекнул её за дерзость. Росы знали: Ардагаст убил в бою её мать, царицу амазонок Томиранду. А теперь ещё и гибель Пересвета, любимца всей дружины...
— Да что там... Все мы вместе одолели тварь эту, чтоб ей в яйце сдохнуть, — шмыгая носом, бормотал Шишок, уже принявший свой обычный вид.
Вдруг кто-то удивлённо вскрикнул. На месте отрубленной индийцем головы змея лежал молодой рыжий удмурт, неизвестно откуда взявшийся. Он с трудом встал на колени и тут же принялся кланяться Вишвамитре. Запинаясь и мешая сарматские слова с удмуртскими, пришелец объяснил, что был проглочен аждахой два года назад, а людей не ел, только скот, людей ела одна рогатая голова.
— Слышал я о таком. Тут нужен меч праведного воина. Вишвамитра, друг, отруби змею головы совсем, только главную не трогай, — сказал Вышата.
Проворчав, что это работа не для кшатрия, а для мясника или палача из самой низшей касты, индиец умелыми ударами отделил четыре головы. Воздух над ними задрожал, потемнел, и вот уже на земле лежали сармат, двое аргиппеев и Пересвет. Гусляр был цел и невредим, только в светлых волосах появились почти незаметные среди них серебряные нити. Меланиппа бросилась к мужу, помогла встать, потом крепко обняла руками за шею, словно боялась, что его опять унесёт злая сила.
Скифские Орфей и Эвридика, подумал Хилиарх. Боги, когда же земля Эллады перестала рожать таких отчаянных воителей? А ведь эта своенравная амазонка, которой он заменил отца, была наполовину гречанкой.
А поляница, улыбаясь сквозь слёзы, выговаривала Пересвету:
— Ну зачем ты лез этому уроду в пасть? Лучников тут и без тебя много, а такой певец — один.
— Ничего, я теперь такую песню сложу — про тебя, про Шишка...
— Про Ардагаста тоже? Как он только тебя... то есть змеиную голову Чашей не сжёг.
— И про него. Велес умолчать не позволит.
Добрый и мягкий гусляр мог уступить жене во всём, кроме того, что касалось песен. Тут над певцом один Велес властен.
— Ты скажи, каково оно... змеиной головой-то? — полюбопытствовал леший.
— Хуже некуда. Всё видишь и понимаешь, а делаешь, как велит рогатая голова, — ответил Пересвет.
— Однако и против неё пойти можно... если своя голова есть, — сказал Вышата и с упрёком взглянул на остальных спасённых. — Эх вы, головы змеиные!
Те, потупившись, думали об одном: скрыться отсюда, пока с них не спросили за сожранный скот.
А на горе, у Вала, тем временем шёл бой. И не простой. То хворост, которым заваливали ров, разом загорался. То могучий ветер не только относил назад стрелы, но и валил ратников наземь. То городок вовсе пропадал из виду, а из рва лезли чудища одно страшнее и громаднее другого. Силён был Чёрный Бес и знал: здесь противостоят его колдовству лишь старик и женщина. Но противники оказались сильнее и упорнее, чем он думал. Милана, ведьма природная, а не учёная, не привыкла дрожать перед колдунами-мужчинами. Всякие чары она улавливала мигом и тут же принималась давать отпор. А тихий и миролюбивый Акмар совершенно преобразился. Воинственно выставив вперёд роскошную седую бороду, он бросал слова заклятий:
— В руках Инмара золотой шар, от него моя сила. Вырви тот шар, тогда можешь морочить! Срасти семьдесят семь деревьев, разбитых молнией, тогда жги нас! Семьдесят семь раз поцелуй свои уши и затылок, тогда насылай ветер!
И возникший вдруг ливень гасил хворост, ветер обращался на защитников городка, валя их со стен, а чудища-мороки развеивались. А удмурты, тихие и терпеливые, заваливали ров, лезли на вал, били сосновым стволом в ворота. Наконец ворота были проломлены и ратники Сигвульфа ворвались в городок. Девата бежали в его верхнюю часть, защищённую лишь невысоким обрывом да низкой оградой. А за спиной у них были два громадных, в десятки человеческих ростов, обрыва. Бежать было некуда, выстоять — невозможно. Аждаха погибла, конные росы и их союзники поднялись на гору. Вот удмурты расступились, давая дорогу двум царям, воеводе и великому волхву.
В ограде открылась калитка, и в ней появился Саудев.
— Ты победил, Солнце-Царь. Но ещё немало твоих воинов погибнет, пока перебьют всех наших мужчин. А старики, женщины и дети бросятся с обрыва, но не станут рабами.
— Да вас никто и не купит — больно строптивы, — презрительно бросил Санаг.
— Перебить, их всех! Смерть бесову племени! — закричали аргиппеи. Их приводило в ярость воспоминание о том, как они дрожали перед девата и приручённой теми семиголовой тварью. Мягкосердечные удмурты помалкивали. Вырезать целое племя они бы не стали, но и заступаться за одно чужое племя перед другим... Молчали и росы. Ардагаст окинул взглядом сгрудившихся за оградой защитников городка. Его воинам не придётся даже убивать безоружных. И никто его не осудит. Никто? Он взглянул на внезапно выглянувшее из-за облачной пелены солнце. Потом на Вышату. Великий волхв поднял гневный взгляд на рогатого шамана:
— Всё племя хочешь с собой в пекло забрать, урод? — Вышата склонился к Зореславичу, тихо сказал: — Когда окончу заклятие, проведи пламенем Чаши по ограде. — Потом воздел руки. В наступившей разом тишине его голос звучал величаво и грозно: — Именем Неба-Отца и Земли-Матери! Силой
