декрета ваши соплеменники не могут поступать ни в этот, ни в какой-либо другой колледж. Поскольку конкурс спонсируется Ка-Фоскари, ваше участие в нем запрещено.
– Но я не еврейка, – сказала Лаура.
– Вы тоже исключены из числа участников, синьорина Бальбони.
– Просто потому, что мой напарник – еврей?
– Верно.
– В конкурсе нет скрипача, который мог бы сравниться с ним.
– Я всего лишь следую правилам.
– И вы их никогда не оспариваете.
– Правила есть правила. Вы их нарушили – без разрешения прошли на сцену. Такое поведение недопустимо. Вы оба должны немедленно покинуть здание.
– Мы не уйдем, – отрезала Лаура.
– Выведите их отсюда, – велел Альфьери двум мужчинам у него за спиной.
Лаура обратилась к конкурсантам, молча наблюдавшим за происходящим:
– Мы такие же музыканты, как и вы! Разве это справедливо? Вы же знаете, что нет!
Один из людей Альфьери схватил ее за руку и потащил к выходу.
Увидев, как грубая лапа сомкнулась на тонкой руке Лауры, Лоренцо накинулся на мужчину, оттолкнул его к стене.
– Не смейте ее трогать!
– Животное! – прокричал Альфьери. – Вы видите – они же грязные животные!
Лоренцо почувствовал, как пальцы обхватили шею, его потащили к дверям спиной вниз, а на его живот обрушился кулак. Лаура кричала, требовала, чтобы прекратили избиение, но они все молотили по его ребрам, и он слышал отвратительный треск костей. Они волокли его к выходу, и на их пути падали на пол пюпитры.
Музыканта выкинули за дверь, и он упал лицом на холодную мостовую. Почувствовал, как кровь сочится из его губы, услышал, как хрипят его легкие, пытаясь вдохнуть воздух.
– О господи! Господи!
Лаура опустилась рядом с ним на колени, и когда перевернула его на спину, Лоренцо почувствовал ее волосы, шелковистые и ароматные, на своем лице.
– Это я во всем виновата: не нужно было спорить с ними! Прости, Лоренцо, прости.
– Не извиняйся, Лаура.
Он, кашляя, сел, улица кувыркнулась перед его глазами. Он увидел, как его чернильно-черная кровь капает на белую рубашку.
– Никогда не извиняйся за правильные поступки.
– Возражала им я, а наказание досталось тебе. Какая я глупая. Мне легко протестовать, я ведь не еврейка.
Справедливость ее слов поразила его, точно новый удар, пришедшийся прямо в сердце. Она не еврейка, и эта пропасть между ними никогда не казалась ему такой широкой, как сейчас. Он сидел, кровь сочилась по подбородку, теплая, как слезы, и он хотел, чтобы Лаура ушла. Просто ушла.
Дверь открылась, и он услышал осторожные шаги, потом увидел одного из музыкантов.
– Я принес ваши инструменты, – сказал молодой человек, осторожно опуская на мостовую футляры с виолончелью и скрипкой. – Не хотел, чтобы они пропали.
– Спасибо, – поблагодарила его Лаура.
Молодой человек пошел назад к двери, но остановился и повернулся к ним:
– Они нехорошо поступают. Ужасно несправедливо. Но что я могу сделать? Что может сделать любой из нас?
Он вздохнул и пошел дальше.
– Трус, – бросила ему вслед Лаура.
– Но он прав.
Лоренцо с трудом поднялся на ноги и несколько секунд стоял, стараясь побороть головокружение. В голове прояснилось, и он увидел реальность с душераздирающей четкостью. Вот каким стал теперь мир. Лаура отказывалась признавать это, но он видел мучительную правду.
Он взял свою скрипку:
– Я иду домой.
– Тебя избили. – Она прикоснулась пальцами к его руке. – Позволь мне проводить тебя.
– Нет, Лаура. – Он оттолкнул ее руку. – Нет.
