очередной раз осознал, глядя, как неторопливо и тщательно Гольденцвайг исследует доставшееся нам «в наследство» с «озябших» налетчиков имущество. И как по его указанию что-то (не увидал, что именно – далековато все же от моей огневой точки до палубы, да и солнце – в глаза) безжалостно было выброшено за борт. С «фонящим» хабаром шутки плохи. С ним только если уж совсем отморозки дело иметь будут. И даже самые отмороженные не поволокут «трещащий» товар на торжище. За такие фокусы вешают без долгих разговоров сейчас везде, кроме разве что совсем глухих дыр в Пустошах. Но там чуть не у каждого первого пусть и слабая, но стадия лучевой, а у некоторых – и не слабая вовсе. Им на такие «мелочи» уже чхать с самой высокой колокольни. В тех краях если счетчик Гейгера рядом с тарелкой жратвы или кружкой воды в истерике не заходится – уже хорошо.
Ближе к обеду следующего дня, когда «керосинка» наша уже бодро резала волну Горьковского водохранилища на весьма приличном расстоянии от берега, Гольденцвайг объявил общий сбор команды на палубе перед надстройкой. Ага, дележ добычи. Забавно осознавать, что в некоторых вопросах мы, еще совсем недавно мнившие себя такими развитыми и цивилизованными, совершенно не стесняясь пользуемся опытом отсталых предков. Вот прямо сейчас способ дележа «непосильным трудом нажитого» явно позаимствован у каких-нибудь пиратов Карибского моря или других «романтиков с большой дороги» прошлых веков.
Схема простая: треть добычи – сходу в «общак», так сказать, «на развитие производства», две доли Гольденцвайгу – капитан как-никак, руководство. По полторы Семёнычу и мне. Он – моторист, без него наша «лайба» вообще никуда не поплывет, ну а я… Я ж «технический специалист» и этот… «оператор»… угу, машинного доения… Хотя об этом я, вроде, рассказывал уже – как пулеметчику «крупняка» мне полуторная доля трофеев изначально положена. Собственно, с прицелом на эту самую «полторашку» Валера ко мне в стажеры и напросился. Впрочем, не имею желания его ни в чем обвинять – полтора по-любому больше и лучше, чем один. И нет ничего плохого в человеческом желании честно заработать побольше. Остальным – по одной. «Общаковую» часть трофеев убрали в кладовую – позднее продадут, а деньги – в судовую кассу. Оставшееся честно поделили на одиннадцать примерно равных по стоимости кучек, пронумеровали их и потом тянули жребий из шустро принесенного Юркой с камбуза котелка. Нам с пожилым мотористом, как не сложно догадаться, три из них досталось. Одну на двоих попозже раскидаем «на лопопам». Плюс в качестве небольшого довеска мне, потому как «общак» – только на команду, а я – так, временно привлеченный «варяг», Константин еще патронов отсыпал щедрой рукой сверх нормы. Команда решение кэпа поддержала дружно и, как мне показалось, совершенно искренне. Хорошие они все же парни.
Обещанный Валерой выгодный вариант тоже себя долго ждать не заставил. Ближе к вечеру, я едва успел полученное по жребию оружие почистить и патроны осмотреть и рассортировать. Те, что слишком сильно потертые или с начавшейся коррозией – в сторонку, на продажу. Покупатели даже на такие всегда найдутся, пусть и цену дадут несколько ниже. Но сам я их в бою использовать буду только в совсем уж безвыходной ситуации. Потому что, как пошутил во время совместной рождественской пирушки в Ханкале подмосковный омоновец, тот, который то ли Боря, то ли Миша: «Может выйти чреватым боком». Зачем на ровном месте себе проблемы создавать? Магазины перебрал еще и даже один свой заменил на более новый из числа трофейных.
Сначала наша плавучая «керосинка» замедлила ход, потом стала с середины русла прижиматься к правому по ходу движения берегу. Вдали уже виднелся довольно широкий залив с крупным островом посередине – похоже, устье какого-то притока Волги. На берегу – развалины то ли крупного села, то ли мелкого городка.
– Семёныч, это где мы? – придержал я за рукав моториста, направлявшегося в свое пропахшее горячим машинным маслом и соляркой «логово».
– Устье Меры это, Саня, – ответил тот. – Оно же Мерский залив. Через «с», а не «з», не перепутай гляди. А то местные и обидеться могут.
Довольный удачным каламбуром, старик коротко хохотнул.
– Ага, понял, спасибо, – кивнул я. – А в «глобальном смысле» это все где?
– До Ярославля – две с половиной сотни еще идти. Ближайший крупный город – Кинешма. Был…
– Что, там вообще теперь не живет никто?
– Ну, не совсем. Какой-никакой народец при здании порта и вокруг него гуртуется. Только мало их. Дурное место. После катастрофы в Кинешме какое-то поветрие моровое был. Слухи все на бригаду РХБЗ[60], что в городе стояла, валили. Чушь, конечно… Армейская РХБЗ – это дегазация и дезактивация, ну, ладно – огнеметы еще… Никакой боевой химии, а уж тем более бактериологии у них отродясь не водилось и водиться не могло. Не их профиль. Но вот уже сколько лет прошло, а желающих рискнуть и там поселиться – по-прежнему немного. Только те, кто во время мора выжил. Ну, мы туда тоже особо не заходим. Разве что когда грузы какие-нибудь по фрахту передаем.
– А сюда, стало быть, заходите?
– Сюда? – Семёныч через плечо оглянулся на прибрежные руины. – Сюда заходим. Тут община одна обитает… Хорошие люди, но малость того… Своеобразные. В религию ударившиеся. В свою собственную…
– Сектанты, что ли?
Надо же, кого только не встретишь на Пустошах! Впрочем – ничего удивительного: после того как цивилизация рухнула, подобно карточному домику, у многих «чердаки потекли» капитально. В том числе – и на религиозной почве.
– Можно и так сказать, – соглашается Семёныч. – Но они нормальные, без лишних закидонов. Разве что чужаков не шибко привечают. Но спокойно, без фанатизма. Просто так, без повода, ни в кого не палят. С командой нашей у них отношения давние и вполне дружеские. После того как мы им кое-что из медикаментов привезли в нужный момент, можно сказать – почти своими стали. По крайней мере, в спину не шипят и не плюются, ведут себя
