ствол с одного силуэта на другой.
Но не прошло десяти секунд, как он понял, что все бесполезно: из холла в коридор снова вошла Ангелина, а за нею – те, кто был сражен пулями Большого, и еще те, кто превращал себя в огненные молнии.
Все были словно новенькие – ни царапины. Лишь глаза их изменились: теперь там было больше азарта, больше ликования хищников, идущих по кровавому следу раненой жертвы, больше предвкушения и потустороннего демонического голода.
Садовников вырвался из холодных объятий шевелящегося мха. Большой судорожно менял магазин, с перепуга пытаясь вставить его нижней стороной.
– Баловаться! И веселиться! – объявила Ангелина, с прищуром глядя на сталкера. В ее глазах сверкал лиловый огонь. И снова на людей хлынул поток «горничных», «охранников», «тусовщиков» разных полов.
– Сюда давай! – проорал Хыча, зазывая сталкера и Большого в столовую.
Садовников подцепил мыском ботинка ремень ружья, подтолкнул его к Хыче. Тот схватил оружие и скосил дробью ближайших бесноватых обитателей особняка. Снова вспыхнули и взвились огненные молнии. Кто-то оглушительно заорал, и сразу же ударила в нос вонь горелого мяса.
Садовников ввалился в столовую, он продолжил стрелять с пола, паника заставляла его снова и снова стискивать спусковой крючок, пока ПМ не заперхал вхолостую. Пули уходили в клубы дыма и языки жирного пламени, вряд ли они причиняли неведомому врагу мало-мальский вред.
Как только пистолет замолчал, на линии огня появился Большой. Он захлопнул дверь, суетливо пихнул плечом статую Венеры, сбрасывая ее поперек прохода, а следом – рыцарский пластинчатый доспех, аквариум с дохлыми рыбками, кадку с карликовой пальмой, – в общем, что попадало под руку, то и использовал для возведения баррикады. Причем проделал все быстро, словно на новых батарейках.
Сталкер в завершение помог ему подтащить к дверям тяжелый обеденный стол. Потом же оба в изнеможении упали на пол. Только теперь Садовников смог оглядеться и как следует осмыслить происходящее вокруг. Из-за двери проникал дым и слышалась отчетливая возня. Ясный пень – дверь и баррикада долго не выдержат. Хыча извивался на паркете, силясь стащить разгрузку и чадящий бронежилет. Его босяцкое лицо рассекли алые полосы свежего ожога. Садовников отстраненно подумал, что Хыче следует помочь, но он абсолютно выбился из сил, в груди стучало так, что казалось, вот-вот сердце вывалится наружу.
За окнами особняка была ночь. А может, просто стекла поляризовались под действием какой-то аномалии.
Кстати, об аномалиях. В центре столовой медленно кружила полупрозрачная сеть, похожая на кровеносную систему. Энергия этой аномалии была столь велика, что ее структура и пульсирующие внутри токи стали видимыми.
– Кто… это был? – смог, наконец, проговорить Большой. Он дышал, как собака, разве что язык не вываливал. – Мутанты? – спросил, вспомнив о фантазиях Виталика.
– Вряд ли. – Садовников вставил в ПМ новый магазин. – Аномалии. Маскирующиеся под людей аномалии. Возможно, они сохранили часть личности или какие-то воспоминания…
– Я, блин, ранен, на! – с обидой в голосе перебил сталкера Хыча. – А ты какую-то пургу несешь, на!
Садовников и Большой на четвереньках подползли к страдающему спутнику.
– Чемодан! Они прожгли мне чемодан! – охал Хыча.
Грудь и живот братка покрывали багровые сочащиеся пятна. Большой присвистнул и обескураженно покачал головой.
– Что там? – заволновался Хыча. – Кишки на месте? Ливер на месте?
– Да цел твой чемоданчик! Такая знатная жировая прослойка, ее и пуля не пробьет! – Садовников утешил раненого, как мог. – Сало слегка поджарилось, но дырок нет.
– Больно, блин! – Хыча задрожал в беззвучных рыданиях.
– Да ты – крутой, братан! – попытался ободрить его Большой. – Мы бы сдохли, если бы не ты! Не парься – выберемся!
Дверь затрещала под натиском орды нелюдей. Стало жарко, как в духовке.
– Скучно! Скучно! – причитала с той стороны Ангелина. – Ну как же можно не любить клубнику?!
– Матьматьмать! – вторил ей Гопа.
– Попробуем через окно! – Садовников подхватил Хычину винтовку, по стеночке обошел кружащую в центре столовой аномалию и выстрелил. Стекло лопнуло с сухим хрустом, точно гамбургская вафля. Из сколов хлынула смолянистая дрянь, вроде той, в которую превратилась портьера, закрывающая вход на лестницу в подвал. Проклятый особняк Шимченко поспешно затягивал образовавшуюся в боку рану, запечатывал прореху зловонной липкой лимфой. Было ясно, что этот путь для угодивших в ловушку людей закрыт.
Садовников бросил взгляд на «кровеносную систему». Что-то она напоминала…
– Что наверху? – спросил сталкер.
– Паркетный зал, – ответил Большой.
– Елка?
