Право крови

– Так каковы были твои истинные чаяния, Ричард? – спросил старик. – Я ведь и сам принимал участие в продумывании замысла, но тогда разговоры шли единственно о том, как заманить Эдуарда на север с небольшой кучкой людей или как тебе отправиться во Францию с его братом и твоей дочерью. Ты был занят продумыванием сотен мелочей, но мы не особо задумывались над тем, что последует дальше.

– А не мешало бы, ох, не мешало, – кивнул Уорик со вздохом. – Я сам был так разгневан, что думал лишь о том, как показать Эдуарду, насколько несправедливо он обращается с самыми верными из своих людей. Я все еще видел в нем мальчика, которого помогал натаскивать в Кале. Не короля, дядя, нет. Из всех в стране я был единственным, кто не разбирался в сути происходящего. Тем, кто по слепоте своей недопонимает.

Фоконберг пожал костлявыми плечами.

– Ты был не один. Так же, насколько мне помнится, рассуждали и твои братья.

– Мы все видели в нем своенравного мальчугана, хотя я бок о бок сражался с ним при Таутоне. Мы видели человека, а не короля. Но, во всяком случае, решение было моим. Я мог бы сказать Джону и Джорджу терпеть и помалкивать.

– Джону? Хм… В нем столько гнева, что, думается мне, он так или иначе вышел бы наружу. И на сегодня его вполне могли бы повесить или лишить головы за какое-нибудь опрометчивое деяние.

Уорик снова вздохнул, протягивая руку к кувшину вина, которое разлил по двум чашам.

– Ты вино-то в себе удержишь? – спросил он.

– Если принесешь мое свинское корыто, попробую, – ответил Фоконберг.

Пряча отвращение, Ричард опорожнил чашу с рвотой в ведро отбросов и подал дяде вместе с чашей кларета. Фоконберг с кривой ухмылкой поднял свое вино в тосте.

– Да узрим мы это всего единожды! – произнес он и отпил, чмокнув губами. – Я считаю, что к нынешней смуте в стране причастна семейка его жены. Многие из бед оплачены из ее кошелька, Ричард. Взять тех же Возжигателей, чтоб им ни дна, ни покрышки! Готов поспорить, это ее мошна стоит за поджогом каждого амбара и дома, объятого пламенем.

– Я тут думал, не предложить ли трон Кларенсу. Тебе я, дядя, говорю это, зная, что мои слова ты унесешь с собой в могилу. Но для того, чтобы это сделать, мне пришлось бы умертвить Эдуарда, а не держать под замком. Хотя я не уверен даже, что еще долго смогу его удерживать. Столько призывов к его освобождению… А если он возьмет и сбежит?

Уорик умолк, представляя себе этого здоровенного волка в ярости и на воле. Он невольно передернул плечами.

– Он ведь действительно король, дядя. Вот что страннее всего. Теперь я это вижу, и меня охватывает страх за ошибку его пленения. Единственное, чего я хочу, – это изыскать способ посадить его обратно на трон так, чтобы не произошло мгновенного уничтожения и конфискации каждого невиллского дома.

– Это имело бы смысл до того, как Джон казнил отца и брата королевы, – сказал Фоконберг и исказился лицом. Кадык на его тощей шее заходил ходуном, и он прямо на глазах у племянника поднес рвотную чашу ко рту, исплюнув туда красную струю вина. Ричард предпочел отвернуться, чтобы не наблюдать дискомфорт старика. Он дождался, когда кряхтенье закончится, и лишь тогда посмотрел на бледное лицо дяди, рукавом отирающего испарину со лба.

– Вид не очень приятный, – сипло прошептал тот. – Раз мне все равно умирать, то может, лучше взять топор и рубануть по королевской шее, в качестве последнего деяния? Тогда всю вину ты сможешь свалить на меня и восстановить честь уже с Кларенсом.

– И увидеть наше имя втоптанным в грязь? – спросил Уорик. – Нет, дядя. Он сказал мне, что на убийство я не пойду, – и был, в общем-то, прав. Убить его означало бы совершить затем еще одно убийство, а за ним – еще, и так целую дюжину. Так глубоко в кровь я забредать не буду. Нет. Тем более что мы просто не выстоим перед пожаром, который вспыхнет со смертью Эдуарда!

– Больше никого нет, – заметил Фоконберг крепнущим голосом. – Да и из королевских братьев никто не станет доверять человеку, убившему Эдуарда. Возвысив Кларенса или Глостера, ты тем самым положишь собственную голову на плаху. Нет, с королем ты должен замириться. Это единственное, что остается.

– Ты полагаешь, я об этом не думал? Думал, еще как! Ты его там не видел, дядя. Он обезумел от ярости. Три месяца в неволе, а уже дважды вышибал дверь и прибил одного из караульных. Мне пришлось распоряжаться насчет укрепления притолоки, а он в это время кидался на обнаженные мечи, провоцируя на смертоубийство. А в другой день он, бывает, сидит, кушает и спокойно разъясняет мне, что и как делать в королевстве. Он в тоске, зол и одержим местью, а ты надеешься на мое с ним замирение? Я бы и хотел, да не получится.

– Если б двое Вудвиллов не были мертвы, я бы сказал, что да, его можно выпустить. Лично я ни разу не слышал, чтобы Эдуард нарушал клятву. В нем есть принципиальность – от отца, а может, от тебя, не знаю. Ты вот все твердишь, что он больше не мальчик, которого ты знал, что он король. Ну так и упирай на это! Заставь Эдуарда подписать амнистию за все твои противозаконные действия, соблюсти закон и забыть о всяком возмездии. Поклясться своей бессмертной душой, жизнями своих детей, чем угодно, о чем ты попросишь!

– Ты думаешь, я могу довериться его слову? В самом деле? – спросил Уорик, не скрывая напряженного отчаяния на своем лице.