изготовиться встретить армию королевы. Она шла отвоевывать мужа, это вполне понятно. При всей своей хрупкости и отрешенности во взоре, Генрих по- прежнему оставался монархом. Корона в наличии всего одна, и править страной суждено одному человеку, пусть он даже сам того не сознает.
– Всякий раз, когда солнце садится, я вижу новые ряды шипов, рвов и…
Епископ Джордж Невилл махнул рукой, не имея слов для описания машин и орудий убийства, собранных его братом. Ряды пушек и кулеврин были лишь частью всего этого. Уорик совещался с оружейниками Лондона, выискивая любое коварное приспособление, от которого будет прок на войне – вспять ко временам Семи королевств[5] и римских завоевателей. Взгляд его скользил по унизанным шипами заграждениям, рвам- ловушкам и угловатым приземистым башням с прорезями бойниц. То было поле смерти, уготованное тьмам ратников, которые на него ступят.
2
Маргарет стояла у входа в свой шатер, наблюдая, как ее сын сражается с каким-то мальчишкой из местных. Никто понятия не имел, откуда здесь взялся этот черноглазый оборванец, но он как-то быстро увязался за Эдуардом, и теперь они скакали по мокрой земле с палками, держа их как мечи, и с кряхтеньем колошматили ими друг друга. Вот сражающаяся парочка прибилась к составленному оружию и щитам, в сумраке кажущимся кричаще яркими, над которыми сверху колыхались знамена дюжины лордов.
Королева издалека завидела приближение Дерри Брюера, который трусцой сноровисто подбегал по длинной траве. Под стоянку для лагеря была выбрана долина возле реки меж пологих холмов. Пятнадцать тысяч человек со всеми своими лошадьми и палатками, оснащением и повозками представляли собой кочующий город, занимающий изрядно места. На исходе лета его обитатели обчищали бы огороды и обкладывали сады, но в начале февраля умыкнуть было нечего. Мертво темнели поля, вся жизнь в них затаилась где-то на глубине. Люди в своей изношенной и изорванной в тряпье одежде, с подведенными животами и истощавшими мышцами все больше напоминали нищих. Обычно зимой никто не воюет, если только речь не идет о спасении короля. Так что причина войны зиждилась здесь решительно всюду, в самой этой схваченной холодом земле.
Подоспев к входу в шатер королевы, шпионских дел мастер застыл в куртуазном поклоне. Маргарет на это чутко подняла руку – дескать, не отвлекай, – и, обернувшись, Дерри увидел, как принц Уэльский одолевает своего более слабого противника. Он сшиб его на спину, и тот теперь шипел на земле и извивался как кошка, которую душат. Ни Брюер, ни королева в ход схватки не вмешивались, и принц Эдуард, перехватив сподручней палку, метким движением жестко ткнул ею мальчишке в грудь. Тот, свернувшись калачиком, поджал ноги к груди и покорно замер; принц же вскинул палку, словно пику, и, потрясая ею, приложил вторую руку ко рту и изобразил волчий вой – звук в детских устах довольно забавный. Дерри широкой улыбкой выказал и похвалу, и удивление. Венценосный отец мальчика за всю свою жизнь не обнаружил боевого пыла ни на унцию, однако сын его сейчас демонстрировал победное волнение от того, что стоит над побежденным. Чувство, что и говорить, отрадное. Ребенок наверняка его запомнит и усвоит.
Эдуард нагнулся для того, чтобы помочь мальчугану встать на ноги, но Дерри бдительно встрял:
– Принц Эдуард! Наверное, будет лучше, если вы дадите ему подняться самому.
В этот момент он вспоминал бойцовые ямы Лондона, где поединщики дерутся за деньги, и слова вырвались у него сугубо машинально.
– Мастер Брюер? – Королева взглянула на него глазами, лучащимися гордостью.
– Ах, моя госпожа, прошу прощения! Мужчины смотрят на это несколько двояко. Некоторые помощь поверженным считают благородством. Я же усматриваю в этом лишний повод гордиться собой.
– То есть они бы предпочли, чтобы мой сын поднял этого побродяжку на ноги? А ну,
Последнее, вместе с указующим перстом, адресовалось мальчишке, который барахтался в попытке встать. От внимания столь знатной особы, настоящей королевы, он густо и виновато покраснел. Секунда – и пацан послушно шлепнулся спиной обратно в грязь.
– Определенно да, миледи, – улыбчиво кивнул Дерри. – Они бесстрашно сошлись бы с врагом в бою, но затем явили милость, простив ему прегрешения против себя. Отец вашего мужа обыкновенно поступал именно так, моя госпожа. И люди его за это действительно чтили. Таким поступкам присуще великодушие – нечто, большинству из нас непосильное.
– Ну а вы, Дерри? Как бы поступили
– Гм… Я, признаться, птица не такого высокого полета. Сломал бы кость или пощекотал ножом – в теле человека есть места, ранить которые не смертельно, но сидеть на них потом весьма неуютно вплоть до года. – Шпион улыбнулся своему каламбуру, но под взглядом королевы посерьезнел. – Видите ли, миледи, в случае моей победы дать ему подняться было бы неосмотрительно: ведь он, кто знает, может затаить на меня недюжинную злость. Так что пускай лучше остается поверженным. Оно как-то надежней.
Маргарет степенно кивнула, довольная его честностью.
– Вот потому я вам, пожалуй, и доверяю, мастер Брюер. Вы разбираетесь в подобных вещах. Проигрыша своим врагам я не допущу никогда, ну а если на кону честь, то ее я буду держать превыше всего. Так что я выбираю победу, и за ее ценой не постою.
На секунду Дерри прикрыл глаза, кивком усваивая сказанное. Маргарет он знавал совсем еще юной девушкой, но все эти заговоры, баталии, обманчивый этикет и вероломная игра в союзы закалили ее, превратив в скрытную и искушенную мстительницу.
– Я полагаю, миледи, что у вас был разговор с лордом Сомерсетом?
– Так и есть, Дерри. Я поставила его во главе моей армии – и не думаю, что доверила ее глупцу. Да, мне известно: он не склонен спрашивать моих
