Дерри улыбнулся проворству мысли собеседницы.
– Всего несколько слов, миледи, которые для меня имеют некоторую значимость.
Он сделал паузу, глядя через прошлое Маргарет в ее будущность одновременно с тем, как представлял собственную кончину, а потом с задумчиво- грустной улыбкой продолжил:
– Все еще жива Элис, жена Уильяма де Ла Поля. Дед ее был, пожалуй, первым истинным стихотворцем во всей Англии. Сам я, увы, со стариком Чосером в жизни не встречался. Так вот, однажды Элис всего одной строкой из его произведения описала всю мою суть. Когда я спросил, что это значит, она ответила, что, мол, просто пришло на ум, не обессудь. А та строка так со мною и осталась. Приросла намертво. Элис сказала, что я «
Теперь уже Маргарет нервно потерла одну ладонь о другую.
– Строка такая, что морозец по коже… Но будь по-вашему. Если кто-то приблизится ко мне и произнесет эти слова, я буду ему внимать. – Ясный блеск глаз придавал лицу королевы твердость. – Вместе с тем, Дерри Брюер, честь вам и хвала. Вы завоевали мое доверие, а это ох как непросто!
Дерри склонил голову, вспоминая юную француженку, приплывшую через Ла-Манш для замужества с королем Генрихом. Теперь, в свои тридцать, Маргарет была по-прежнему стройна и белокожа, со светло-каштановыми волосами, перехваченными муаровой лентой. Единственная беременность пощадила осанку этой женщины, не превратив ее в заезженную кобылу, в отличие от многих в ее возрасте. Она не утратила тонкости и гибкости стана. Для женщины, перенесшей столько боли и утрат, Маргарет, бесспорно, сохранилась великолепно. Вместе с тем, проведя подле королевы шестнадцать лет, Дерри все прозревал глазом сведущего. В ней появилась жесткость, за которую он не знал, огорчаться ему или радоваться. Потеря невинности – сама по себе вещь очень сильная, особенно для женщины. Искушенность, она, как подбой к плащу, делает его плотней и надежней. И помогает скрыть кровавые пятна на исподе. Женщины, как известно, прячут их от взоров каждый месяц. Может, в этом и есть сердцевина женских секретов, тайна их сокровенной внутренней жизни? Им приходится скрывать кровь – и они ее
3
Чувствовалось, как подогретое вино со специями блаженным теплом растекается по телу, отрадно приглушая нытье натруженных мышц. Рыцарь, сидящий напротив Дерри, неторопливо кивнул и слегка откинулся на табурете, словно под весом важности доставленных новостей. Они сидели в углу грузно рокочущей многолюдством таверны, где в общей тесноте спинами жались друг к другу солдаты. Запас выпивки здесь сошел уже до кислой браги с осадком, а ратный люд с надеждой все заглядывал сюда с дороги.
Брюер специально выбрал для встречи этот постоялый двор, догадываясь, что высокородные хозяева мало смыслят в тонкостях его работы. До них словно не доходило, что люди для передачи важнейших сведений могут вот так запросто курсировать между двумя враждующими армиями. Сейчас он сидел, припав спиной к угловому стыку дубовых бревен, и смотрел на сэра Артура Лавлейса, безусловно, самого ценного своего осведомителя. Под недреманным оком Дерри невысокий кряжистый собеседник, оправляя неопрятные усы, с каждым куском пищи и глотком вина отправлял себе в рот еще как минимум по волосинке. Первая встреча шпиона с рыцарем произошла сразу после битвы при Сандале, где Лавлейс был одним из сотни побитых латников рыцарского звания, которых Дерри отвел в сторонку. Тогда он раздал по нескольку монет тем, у кого их не было, и по короткому совету – тем, кто готов был слушать. Весьма пригодилось то, что представился он не иначе как верным слугой короля Генриха. В преданности Брюера усомниться никто не мог, и уж тем более никто не мог оспорить правоту его дела – после такой-то победы!
В результате поощрения Дерри заметное число ратников Йорка вняло уговорам дождаться и влиться под Шеффилдом в армию королевы, то есть пополнить ряды противника, с которым они еще недавно сражались. Но было бы безумством ожидать, что они станут воевать без провианта и оплаты. То, что это безумство, выявилось немного погодя, когда стало ясно, что платить им не собираются. И тогда они вместе со сторонниками королевы начали участвовать в разграблении городков и маноров, верных Йорку, чтоб хотя бы этим набить живот и кошель.
Явился Лавлейс без сюркота и доспехов, способных своими цветами так или иначе выдать его изначальную принадлежность и вызвать подозрение, а чего это он тут ходит-бродит. Вообще, у него был пароль и он знал, что спросить нужно Дерри Брюера. Этого было бы достаточно для прохода мимо пытливых караульщиков, однако пикантность ситуации заключалась, в том, что в самое сердце королевского лагеря сэр Артур пробрался, не будучи спрошенным никем и ни разу. В другой какой-нибудь день разгневанный Брюер тотчас созвал бы армейских капитанов и еще раз втемяшил в их головы задачу неукоснительно стеречь лагерь от шпионов и подосланных убийц, способных нанести непоправимый урон.
Лавлейс, подавшись вперед, взволнованно тараторил. Тело его дышало потным жаром, ощутимым буквально на ощупь. Чтобы добраться со своими сведениями до королевского шпиона, он одолел верхом не один десяток миль.
– То, что я вам сообщаю, мастер Брюер, являет собой первостатейную важность, вы меня понимаете? – мрачно гудел он. – По сути, я сдаю вам Уорика в связанном, ощипанном и намасленном виде, остается лишь насадить его на вертел.
– Во-первых, нужно говорить
Ричард Уорик в свое время несколько лет пробыл Капитаном Кале и, по слухам, настолько любил море и бороздящие его корабли, что, дай ему волю, – прибирал бы их к рукам все подряд. С Артуром было условлено не называть имен впрямую, но он то и дело забывал об этом. В такие моменты Дерри
