цепляется за терновник. Он поднял фонарь, но так как шторки на нем были задвинуты, свет едва сеялся на одни ступни. Плащ натянулся, удавкой перехватив горло. В порыве злости Дерри рванулся как лошадь из упряжи и чуть не упал: ткань порвалась, а он чуть не шлепнулся, одной ногой по щиколотку провалившись в ледяную лужу.
Ночной лес – пугающее место для того, кто родился и вырос в городе. Браконьерством Дерри не занимался никогда, если не считать налета на мясницкую лавку когда-то в молодости. Деревья здесь были не просто черными, а их как бы не было вовсе, тяжелые кусты папоротника мешали идти, а шипы терновника врезались в кожу так глубоко, что казалось, что она уже распустилась на ленты. С десяток раз он останавливался пососать очередную царапину на руке; несколько раз выдирал зубами впившиеся шипы. Хуже всего приходилось тогда, когда Дерри вдруг вспугивал какую-нибудь спящую животину. Она в ужасе – мокрый мех дыбом, зенки выпучены – ударялась ему об ноги, едва различимая в свете фонаря, и с остерегающем уханьем или хрюканьем молнией уносилась в подлесок. Непостижимо и то, почему какая-нибудь птица вдали от посягательств человека селится на земле, неужто просто из вредности, чтобы пугать его заполошным хлопаньем крыльев, стоит ему мимо нее пройти? Будь у Дерри выбор, он бы предпочел трущобы Лондона.
Он огляделся, в очередной раз сверяясь, не выбился ли из общей цепочки фонарей. Цепочка тянулась в обе стороны без конца и без края, по мере того как армия углублялась в чащобу. На окраине леса Сомерсет приказал двигаться бесшумно, но люди все равно ругались и чертыхались от хлещущих по лицу ветвей, которые отпускали впереди идущие. Сквозь тернистые кущи беспрепятственно могли шагать лишь облаченные в доспехи, но и они не были застрахованы от спотыкания и падения, зацепившись, скажем, за корень или сук, а если падали, то шум был такой, что и мертвый проснется. Дерри неприязненно поморщился: как раз сейчас это сделал один из них – латник, вякнувший во весь голос от того, что вывихнул лодыжку. Все эти шараханья можно было бы считать чем-то забавным, не будь все настолько серьезно. Чуть переведя дух, Дерри мрачно зашагал наряду с остальными, чувствуя, как всякий шип и куст терновника, каждая предательская ямка, кочка или нанос мокрой листвы понемногу высасывают из него силы. Стояла середина зимы, и ночи в году стояли самые длинные, но эта казалась поистине нескончаемой.
Цепь фонарей постепенно продвигалась. Сверху с ветвей сыпались крупные капли, от которых промокаешь насквозь. Дождь на какое-то время стих, но под лесным пологом промозглое сеево длилось гораздо дольше, лишь усугубляя общее уныние. Для Дерри Брюера единственной отрадой было то, что и эта помпезная скотина Клиффорд тоже был вынужден спешиться и сейчас брел вместе со всеми. Неплохо, если б он угодил в барсучью нору, а еще лучше, если его укусит какая-нибудь гнусная тварь вроде него самого.
На замок Сандал разведчиков вывела не слепая удача. Несколько дней назад их сюда послал Дерри Брюер для наблюдения за маневрами Йорка, так что предложение принадлежало именно ему. Клиффорд тогда лишь спесиво фыркнул, снисходительно поглядев на шпиона прищуренным глазом. Но когда разведчики возвратились с вестями об армии Йорка, барон вмиг куда-то запропастился, не доставив Дерри удовольствия видеть его смятение.
Небо под саваном туч тяготело ослепительной тьмой; не было видно ни луны, ни звезд, тем более под бескрайним лиственным шатром – скорее всего, эти места имели такой же вид и до прихода римлян. Чувствуя груз усталости, Дерри забеспокоился, как бы им вовсе не пройти в темноте мимо крепости, или, что еще хуже, не выйти на прилегающую к ней равнину с восходом солнца. Своими глазами он Сандал ни разу не видел, а без четкого представления о том, что ищешь, планы строить сложно.
Улучив момент, Дерри заглянул в свой фонарь: не догорает ли там, часом, свечка. Фитилек все еще коптил в чашечке свечного сала, и Дерри взялся нашаривать в подсумке запасной огарок. Куда легче зажечь новую свечку от старой, чем чиркать в темноте огнивом или брести через лес к другому фонарщику. На ходу Дерри осторожно приоткрыл створку медно-оловянной коробочки, при этом заметив линию шагающих шотландцев, которые дружно обернулись посмотреть, кто это их там высвечивает. Но тут порыв ветра загасил фитиль, и Дерри с досады выругался.
– А ну тише там! – шикнул кто-то спереди, шагах в двадцати.
В кромешной тьме Дерри узнал голос Клиффорда. Сейчас бы незаметно подобраться и всыпать ему ремнем. Однако вместо этого Дерри поджал челюсть и ощупью двинулся вдоль ряда, к соседнему фонарю. Сзади по пятам за Брюером шли сотни людей, свой путь и направление отмеряющие по его огоньку. Без него они разбредутся и исчезнут в непроглядной мшистой чащобе, канув безвозвратно.
32
Солсбери проснулся, чувствуя себя стариком. Бедра и поясницу как будто перемкнуло – хоть горбыли об них ломай, – так что какое-то время граф сидел, вытянув перед собой ноги и тихо постанывая. Таким его и застало восходящее солнце – седым и одиноким, в ожидании, когда нытье в спине сменится острыми коликами, а там более-менее сгладится. Его дорожные сумы разгрузили за ночь: слуги в Сандале трудились как пчелы еще долго после того, как весь остальной замок погрузился в сон. Он не помнил, чтоб в его комнату кто-нибудь входил, однако по пробуждении его уже ждали чаша со свежей водой, а также чистые шоссы и стопка белья. Граф отерся льняной тряпицей, смыв застарелый пот, свой и конский. Под кроватью его взыскующие руки наткнулись на глиняный горшок, который он поставил на столик и шумно помочился, блаженно прикрыв глаза. После этого приступил к одеванию.
Заслышав робкий стук в дверь, он бодро гаркнул:
