Троица

– Да перестань ты, – рыкнул герцог. – А заверить тебя, Сесилия, я могу в том, что у тебя из-за этого чада душевое расстройство. Да, дети мрут, но это естественный ход вещей. Некоторые, наоборот, вырастают сильными и здоровыми, ну а бедняги вроде этого затиснуты между жизнью и смертью. Я теперь лишь жалею, что дал ему свое имя. Если б я знал, что он будет расти эдаким крикливым обрубком…

– Перестань, – выговорила Сесилия с глазами, яркими от слез.

Ее муж, вздохнув, процедил ленивым голосом:

– Когда ты с ребенком, Сесилия, ты становишься другой. У меня к тебе нет никакого понимания. Давай, делай с ним все, что считаешь нужным. У меня, слава богу, есть и другие сыновья.

С этими словами он отвернулся, пустыми ястребиными глазами глядя на двор, где сейчас его старший сын атаковал деревянный столб, обмотанный кожей и тканью, уже изрубленными его мечом в лохмотья. На себе Йорк чуть ли не с минуту чувствовал жгуче-яростный взгляд жены, но намеренно не оборачивался, и через какое-то время она с натянутым видом ушла.

Возвратившись, Солсбери встал рядом, тактично давая другу время остыть и восстановить равновесие. Оба смотрели, как юный Эдуард с победным криком раскалывает столб и валит его наземь. В этот момент контраст между двумя сыновьями Йорка выглядел особо наглядным, если не сказать вопиющим.

– На поле боя он будет просто вселять ужас, – сказал Солсбери, надеясь этим хотя бы отчасти воскресить в друге недавние гордость и задор. Но Йорк при этом отчего-то лишь нахмурился и стал смотреть куда-то далеко-далеко.

– Может, ему этого и не понадобится, – безразлично сказал он. – Если я все еще смогу замириться с Генрихом. Ты ведь его видел, Ричард. Он стоял как человек, наконец-то ставший тем, кем должен быть. Он впервые напомнил мне своего отца. Возможно, это был самый странный момент во всей моей жизни. Король гнал меня от себя как побитую собаку, а у меня сердце взбухало от гордости видеть в нем такую силу! – Йорк качнул головой, дивясь своему воспоминанию. – Если б мне как-то заставить Генриха понять, что я не представляю для него угрозы, то, глядишь, и сыну моему вовек не пришлось бы с кем-то воевать. Имя мое и дом – забота об их чести лежит только на мне, а долг мой состоит в том, чтобы все мои титулы и земли благополучно унаследовал Эдуард.

– Видеть в тебе такую примиренность – что может быть приятней, – слабо усмехнулся Солсбери, пряча свое смятение. – Только как ты сам изволил выразиться, у короля слишком уж много злошептателей, которым Йорк не по душе. Это же ему нашептывает и его француженка-жена, которая любовью к тебе тоже не пылает. И как я понял, ты еще не призван в этот его пресловутый Выезд?

– А ты? – спросил встречно Йорк. – Нет, я пока ничего не слышал. Герцоги, графы, всякие там захолустные бароны – все они значатся при короле, а вот мы с тобой нет. Люди, которых я знал годами, перестали откликаться на мои письма. А что твой сын Уорик?

Солсбери неопределенно пожал плечами:

– Он тоже, судя по всему, впал в немилость. В Лондон призван мой брат Уильям. Граф Перси, у которого жена из рода Невиллов, тоже состоит при государе. А вот мы… Что это, по-твоему, может означать?

Йорк, все еще гневливо румяный после ссоры с Сесилией, ответил:

– А то, что уши короля Генриха залиты ядом, вот что. Все эти разговоры о «сплочении королевства против тех, кто угрожает миру» – что еще они могут значить, кроме как противостояние Йорку и Солсбери? Ну, и Уорику тоже, если он встанет с нами. Похоже на мелкую гнусную отместку, имеющую цель опорочить мое имя, – и это после всего того, что я сделал для ланкастерского трона! Господь Вседержитель, и мы с тобой сделали его сына принцем Уэльским! Пока король спал, мы оберегали Англию от тех, кто хищно на нее облизывался. Быть может, мне даже следовало позволить французам возобладать над Ла-Маншем и разорять наши побережья, или же сквозь пальцы смотреть на взятки и продажность наших своекорыстных лордов, от имени которых я поставлен был править. Господь всеблагой, у меня и впрямь есть враги, причем столько, что сложно и сосчитать! Один за другим все те, кого я называл друзьями, отошли от меня под крыло королевы Маргарет. Я писал Эксетеру, Ричард. Несмотря на наши различия, этот человек женился на моей старшей дочери. Я думал, что если придет пора выбирать, то мы с ним… ладно, неважно. Ответа от него я не дождался. Получается, имение моей собственной дочери, и то от меня теперь отчуждено.

– Иного сложно было и ожидать. Ведь в свое время, Ричард, он был вынужден по твоему приказу поступиться Понтефрактом. И Эксетер тебе этого так просто не спустит. Так что он теперь держится с Перси, и оба они топчутся в своем болоте. Но все равно союзники у тебя есть, – вымолвил Солсбери тихо и горячо. – Я обещал тебе свою поддержку. Мое имя связано с твоим многими, очень многими нитями, и мы с тобой будем стоять вместе. Вместе мы возвысимся или падем. В Ладлоу так или иначе прибудет мой сын Уорик более чем с тысячей ратников из своих владений. – Даже в каменном сердце цитадели Солсбери понизил голос до тихой скороговорки. – У нас с тобой хватит сил им противостоять, если они объявят нас изменниками.

– Видит бог, насколько мне этого не хочется, – тяжело вздохнул Йорк. – Помнишь, в день моей женитьбы на Сесилии ты сказал, что Невиллы будут со мною всегда? И ты свое слово сдержал. Ты держишь его как раз тогда, когда я так в этом нуждаюсь, и за это я тебе благодарен. – Его руки сжали перила ограждения так, что побелели костяшки. – Мой отец, Ричард, был казнен за измену. Думаю, ты понимаешь, что вот так запросто отправиться за ним по пятам я не испытываю ни малейшего желания. Если же мне перепадет трон, то я, конечно же, тоже не думаю от него отказываться. Все свое детство я прожил под опекой. Проще говоря, в неволе. И я чувствую, что на честь моего дома это легло пятном. И что, имя Йорка