Троица

Он прошагал мимо герольда, не удосужившись его отпустить. Сразу вслед за Йорком вышел и Солсбери, так что гонец остался в шатре один, устало отирая пот со лба.

Оглядев поле, Йорк чертыхнулся: поперек проезда успел вырасти целый завал из всякой всячины, который сейчас тяжко ходил ходуном, а по его верху, тоже покачиваясь, перебирались лучники, успевая при этом пускать вниз стрелы. Всюду стоял гвалт – крики, вопли.

– Отведи своих людей из-под стрел, – сумрачно бросил Йорк, – и созови командиров.

Солсбери молча склонил голову, стараясь не показывать своего злорадного удовольствия. Шанс замирения пришел и минул в нескольких необдуманных словах, брошенных королем. Генриха сейчас впору было благословить.

Солнце еще не набрало полную силу, когда вокруг Йорка собрались тридцать два воина – все как один бывалые, с хорошей оснасткой и опытностью, позволившей им встать над ратью своих благородных господ. Йорк видел их мрачную решимость, и слова выбирал ей под стать.

– Я принял у себя герольда короля Генриха, – начал он голосом, сочетающим в себе соразмерную толику праведного гнева и уязвленности.

К небольшой группе командиров уже сходились сотни солдат, понимая, что сейчас решается их судьба. Заслоны были оставлены, к вящей радости валлийских лучников, провожающих отступающее воинство глумливыми выкриками. Снизу у нагромождения из терновника и ломаной мебели лежало с дюжину уже остывающих тел.

– Моей надеждой, моей целью было уладить это разногласие, не прибегая к оружию, – суровым голосом продолжал Йорк, – но я оказался отвергнут. Король Генрих окружен злыми людьми, у которых нет чаяний иных, кроме как попирать имя Йорка и имя Солсбери. Да, и еще графа Уорика. – Гнев распирал герцога настолько, что он уже не говорил, а ревел: – Но не путайте! Ссора моя не с королем! Я не изменник, хотя есть такие, что в скудоумии своем готовы клеймить этим грязным словом и меня, и вообще любого из вас, кто только подвернется им под руку. Я не верю, что мой призыв к справедливости и вовсе доходил до государя, ибо перехватывался и утаивался придворными лжецами и словоблудами. Ибо если б слова мои дошли до короля, он бы пригласил меня на встречу для примирения!

Он приостановился, глядя, как его слова начинают постепенно пробирать великое множество сердец. Грудь у Йорка вздымалась, а рядом с ним в молчании стоял Солсбери, наблюдая, как гнев его друга охватывает люд, а главное, дает ему нужный накал.

– Но вместо этого я был унижен и посрамлен, отрезан от милости короля его недостойной свитой! И теперь получается, что на всех, кто стоит сейчас посреди поля, будет объявлена охота для повешения, если только мы нынче же не отстоим свою правоту. Таков единственный выбор, что был мне предоставлен. И что, я должен трусливо от него увильнуть? Оставить короля в изменнических путах злошептателей, в ожидании позорного судилища, по итогам которого мне и всем вам наступит конец?

Эти слова всколыхнули теснящуюся за своими капитанами толпу. Раздались яростные крики в поддержку предводителя, рев и рык из неоформленных слов. Многие здесь были уроженцами Йоркшира, преданными дому своего господина сильнее, чем самим себе. Даже среди одетых в красное сторонников Уорика гневно взметались кулаки с призывами прижать королевских советников к ногтю.

– Они уже пролили кровь честных людей, которые не хотели ничего иного, кроме как мира! – надрывно вещал Йорк, указывая на заграждения и разбросанные возле них трупы. – Что ж, ответ от меня они получат. И ответом моим будет то, что мы снесем этот их плетень из кустов и освободим короля из их пут!

Все громче и яростней вопила густо дышащая чаща тел, топчась по вывороченной земле.

– И вы, и я, мы все в ответе за безопасность государя нашего короля Генриха! – строго предостерег Йорк. – Ни единого волоса не должно пасть с монаршей головы, ибо это падет на душу вашу и честь! Я не изменник! И не вижу вокруг себя ни единого, кто бы им был – здесь, среди нас!

Шум все возрастал, и Йорку, чтобы быть услышанным, приходилось уже в буквальном смысле драть глотку.

– Командиры! Возвращаетесь к своим ратникам! Мы ворвемся в этот город и спасем короля Генриха от тех, кто удерживает его как в оковах. Ступайте же все, благородные в своей ярости воины! Йорк слева, Солсбери посередине, Уорик справа – строимся в ряды! Возьмите мне этот город! Спасем нашего монарха! Боже, храни короля!

Последние его слова утонули в громовом реве. Капитаны ринулись по своим построениям, а за ними уже бежали сотни ратников – толпа словно взорвалась с того места, где внутри ее стоял Йорк. Призыв разнесся, как огонь по смоляной нитке. Минута-другая, и оружие было расхватано, а сумбурное кипение толпы преобразилось в стройное воинство, стоящее лицом к городу.

Солсбери, Уорик и сын Йорка Эдуард молча дождались, когда Йорк повернет к ним свое раскрасневшееся от крика лицо. Старший Солсбери благоговейно качнул головой:

– Боже правый, Ричард. В эти минуты я видел в тебе твоего прадеда. Сразу видно: благородство крови в человеке говорит само за себя.

– Все помнят: вначале я хотел мира, – напомнил Йорк. При этом он не сводил глаз с сына, взглядом внушая ему свое чувство. – Короля Генриха я всего лишь освобожу от тех, кто держит его в заложниках. Не более, но и не менее. Таково мое слово. Пусть меня зовут изменником, но я им не буду.