иначе. Высадить на диком восточном побережье армию – это уже попахивает полномасштабной военной кампанией: год, а то и более разлуки с Англией, когда, видит бог, наши люди могли бы найти куда более достойное применение у себя дома. Ирландцы народ хмурый. Вожди их кланов не потерпят вызова своему господству, из одной лишь искры может вспыхнуть мятеж. Я такой курс одобрить не могу, по крайней мере, в этом году. Позвольте мне вернуться к разговору о Йорке уже после того, как Кале окажется у нас в руках. Бог любит тех, миледи, кто обдумывает замыслы с дальним прицелом. Ему нравится показывать им цену их амбиций.
Маргарет с чопорной гримаской поджала губы.
– Я не могу оставить эту птицу в покое, – сказала она. – Он сбежал, когда мы его, в сущности, уже держали в руках, и тем самым посрамил всех моих поборников. Вы можете это понять, Дерри? Я видела, как Солсбери уничтожал добрых людей, пришедших на поле битвы с моим знаком Лебедя, из любви ко мне. Где же расплата за тот скверный день? Где справедливость, когда Солсбери со своим сыном преспокойно сидят во Франции, а Йорк в Ирландии? Я хочу, чтобы на родину их доставили в кандалах, Дерри! За все, во что они мне обошлись, за все, чем грозили.
– Ваше высочество, я понимаю. Для меня самого снова б наступило Рождество, увидь я Йорка и Солсбери под судом. Я был в Сент-Олбансе, миледи, и знаю о долгах, которые за ними числятся, да так и не отданы. Но расплаты им не миновать, клянусь. С шестью десятками кораблей, людьми и пушками мы выкурим их, как лис из норы. От вас же я прошу только одного: терпения.
Маргарет сухо кивнула, взмахом руки отпуская своего советника-шпиона. Дерри согнулся в поклоне, при этом в спину ему вступило. Бог ты мой, это уже старость! Взвесив все дела, предстоящие на сегодня, Брюер подумал, удастся ли воткнуть сюда час фехтования на мечах с одним из стражников короля. Верховой ездой Дерри уже овладел и в седле держался заправски. А затем решил научиться еще и сражаться как истинный рыцарь, хотя слегка коробило то, что на занятиях его пока шпыняют, как нерасторопного дитятю. Но решение принято, так что будь добр потей, чего бы это ни стоило.
С его уходом Маргарет опять повернулась к окну, улыбаясь праздничному многолюдству Лондона. Считаные дни оставались до нового года, на который она возлагала надежды великие, как никогда. Вначале Кале, затем Йорк, где бы тот ни отсиживался. Враги мужа будут изловлены, и Генрих, глядишь, сможет проживать отпущенные ему годы в мире и покое. Из всех страданий Англия, безусловно, выйдет лишь окрепшей, как и она сама, ее королева, окрепшая в горниле борьбы. А ведь подумать только, кем она когда-то была – робкой тихоней, с трудом изъясняющейся на чужом для себя английском языке; совсем не той воительницей, которой стала.
Для темной январской ночи море было считай что спокойно. Что и требовалось для замысла Уорика. До этого они втроем три дня пережидали свирепый шторм, бушевавший над Ла-Маншем. Море вставало на дыбы, ревело бешеной белой пастью; утешало лишь то, что королевский флот в такую непогоду из порта не выйдет нипочем.
1460 год еще только вступал в свои права, и всего три месяца минуло со дня побега из Ладлоу. Пока Йорк держал путь в Ирландию, Солсбери с Уориком и Эдуард Марч на рыбацкой лодке ускользнули во Францию. Для них это было падением на самое дно, но тем не менее все трое строили смелые планы насчет своего возвращения, не успев еще даже ступить в крепость Кале. Позднее им нанес визит брат Солсбери Уильям, лорд Фоконберг, приведя с собой сотню человек, а в защищенной бухте пришвартовав две бокастые каравеллы. Популярный в стане сторонников короля, Фоконберг также принес известие о том, что в Кенте собирается ланкастерский флот числом, способным доставить по весне десять с лишним тысяч человек. И если до этой поры кто-то еще имел сомнения насчет своей будущей стези, то теперь это известие развеяло их полностью. Акты о лишении прав состояния уже вышли, и оставлять изгнанников в покое никто не собирался.
Порт Сэндвич в канун стылого зимнего утра был тих и безлюден. Уорик и Солсбери шагали по пустой пристани, а сзади почти вплотную шел Эдуард Марч. Сейчас людей с ними было человек сорок – они двигались разрозненными группками по шестеро или по дюжине; в целом же в Англию этой ночью прибыло двести бывалых солдат в простой грубой одежде из шерсти и кожи. Латы и кольчуги в задуманной тихой работе были лишь помехой. В темноте эти люди могли сойти за артели кентских рыбаков. За долгие века Сэндвич множество раз подвергался набегам французов. На вражеские суда глаз здесь был наметан; оставалось лишь дивиться, что колокола на церкви еще не заполонили городок тревожным перезвоном.
Удача пока не изменяла. Свои четыре небольших суденышка прибывшие пришвартовали среди окутанного мглой королевского флота – всего четыре десятка кораблей на якоре, освещенных лишь несколькими фонарями, что покачивались на ветру. Сам городок темнел в отдалении, черный на фоне ночного неба; многие из его жителей привыкли подниматься до рассвета. Свое прибытие Уорик с отцом рассчитали так, чтобы рыбацкие артели в это время спали, а королевские матросы еще лежали в тяжелом бесчувствии от выпитого эля.
Уорик резко обернулся на сдавленный крик, донесшийся с одного из торговых суденышек, скрипящих на якоре. Источник звука определить было сложно: корабли стояли у причала так плотно, что, взобравшись на один, можно было переступить с него на соседний. Тех из людей Уорика, что пришвартовались подальше, лодки подвозили к лестницам, вделанным в деревянные стены, откуда они как можно тише поднимались на борта. В эти минуты они босиком проносились по темным палубам, дубинами и ножами неслышно убивая бедняг, что сторожили свои посудины. Все команды королевских судов находились на берегу, а на кораблях оставалась всего горстка юнг, следить за фонарями и посматривать, не появятся ли французы.
Уорик смотрел на море и вздрогнул от неожиданности, когда отец схватил его за предплечье. Над окольной дорогой, ведущей к береговой линии, плыл, приближаясь, фонарь. Вероятно, из-за присутствия в городке большого числа королевских солдат местные караульщики были не настолько
